ДРАКО. СЕЙЧАС И РАНЬШЕ, ДЕВЯТЬ ЛЕТ НАЗАД.

Всё началось с невинного, в общем-то, прикола.
Я должен был, я обязан был отомстить Поттеру – ведь это он превратил меня в слизня! В мерзкого, отвратительного, вонючего слизня – мне пришлось месяц провести в Мунго, пока колдомедики пытались сочинить рецепт антидота, не угробив при этом своего капризного пациента, меня, то есть. Строго говоря, превращал меня не совсем Поттер, а эти его дружки, свита героя, подхалимы и лизоблюды. Интересные дела. Теперь ветер перемен схватил когтистыми лапами синюю птицу и тащит её в сторону нашего Золотого Мальчика, а они, лонгботтомы и иже с ними, всегда держат нос по ветру, и за Поттера горой. О том, что было раньше, все старательно молчат. Молчат о том, что на втором курсе шарахались от Поттера как проклятые, Уизел вообще с ним ссорился постоянно, вот только грязнокровка… Про грязнокровку ничего плохого сказать не могу: она была с Поттером, пыталась ему помочь или хотя бы не мешать, в общем, вела себя более-менее нормально – для грязнокровки, разумеется.
Если бы ещё она не была такой занудой… Впрочем, о чём я говорю? Заветы Люциуса не пропали втуне: вряд ли я вообще когда-нибудь смогу воспринимать грязнокровку как человека. Как человека. Ага, ну конечно. Когда я слышу что-то вроде «маглорожденная», в моей голове возникает картинка: я, маленький, счастливый, вбегаю в кабинет Люциуса и вижу там очень-очень странное существо: оно не одето во фрак, у него нет шляпы и трости, в общем, оно выглядит так…не по-взрослому! И от него странно пахнет – телом, а не сандаловым маслом или на худой конец туалетной водой. Я уже забыл, что хотел сказать отцу, я всё смотрю, смотрю на этого человека, на его застиранный, когда-то кремовый, а теперь серый свитер, на волосы странного мышиного цвета (таких в природе нет; явно не обошлось без грязной воды и мыла), на мясистый нос, чуть припухлые, почти детские щёки…
- Кто это? – громко спрашиваю я.
Отец смотрит на меня…тоже странно. До той поры я редко замечал у него такой Взгляд.
- Это Питер Петтигрю, - наконец отвечает отец. Я думал, он наорёт на меня за то, что я недостаточно почтителен и вежлив, хотя… Отец никогда на меня не орёт. Но лучше бы орал. Всё что угодно – только не этот его Взгляд, под которым ты чувствуешь себя убогим уродцем из цирка шапито. А на тебя смотрит как минимум Император Земли. Но ты уродец, ты горбоносый карлик, ты что-то среднее между разжиревшим домашним любимцем, пуделем каким-нибудь в рюшах, и лужицей рвоты. И непонятно: то ли ты забавляешь Императора, то ли что.
Что касается меня – обычно в моём случае имел место второй вариант.
- Кто он? – продолжал допытываться я.
- Он маглорожденный, - вдруг ухмыльнулся Люциус. – Он гриффиндорец. Он грязнокровка. Предатель. Он тварь, животное.
С тех пор эти слова стали для меня синонимами. Гриффиндорец-маглорожденный-предатель-грязнокровка-тварь-гриффиндорец-грязнокровка-предатель-гриффиндорецпредательгрязнокровкатварьживотное.
Пришлый даже не стоял – он трясся, как будто вместо ног у него было желе. Питер Петтигрю.
- Я-я зайду позже, м-мистер Малфой?
- Будьте так любезны, - сказал отец таким тоном, что я, на месте чужака, бежал бы отсюда со всех ног куда-нибудь на Тибет, где бы постригся в монахи и всю жизнь медитировал на собственный пупок. Всё лучше, чем обитать в том же городе, где живёт мой отец. И всегда помнить, что вас разделяют каких-нибудь полсотни миль. Ну, в среднем (все же ездят в Сити. Или…грязнокровки не ездят в Сити? Не знаю).
Когда чужак скрылся во вспышке зелёного каминного пламени, я повернулся к отцу:
- Почему грязнокровка? У него вместо крови грязь?
- Да, - сказал Люциус.
Я посмотрел на свои руки. В них было то, что называется «жилы». По «жилам» течёт кровь. Мои жилы были голубыми.
- У меня голубая кровь, - сказал я. – Смотри.
Он посмотрел – без особого, впрочем, интереса.
- Если грязнокровки – гриффиндорцы, предатели и животные, то кто тогда мы?
- Чистокровные волшебники, - без запинки ответил Люциус. – Слизеринцы и деловые люди. Мы – лучшие. Мы – короли мира.
Я был прав, мой отец – Император. Ну, или Король.
- Кто такие короли мира?
- Мы короли мира. Это значит, что весь мир лежит у наших ног, и нам остаётся только взять причитающееся.
Я задумался.
- А другие?
- Что? – раздражённо отозвался Люциус, призывая себе стакан с какой-то пахучей дрянью. Потом я узнал, что это называется «ямайский ром». Отец пил его, когда бывал зол.
Он часто его пил.
- Им не понравится то, что мы всё берём. Они начнут ругаться и попытаются тоже взять себе хоть что-нибудь, - рассудительно заметил я.
- Какая разница, Драко, понравится или нет? Что за дело НАМ до плебеев?! Мы – Малфои, мы – лучшие, ЭТА жизнь положена нам по праву рождения. Запомни, люди делятся на СВОИХ и ДРУГИХ. Другие – это быдло. Укажи быдлу его место, и ДРУГИЕ будут счастливы своим простым человеческим счастьем. Изредка бросай им кости, и они будут лизать твои пальцы. Свои – это те, кто понимают. Понимают главное. Они не совершают двух страшнейших ошибок, наиболее свойственных роду человеческому: они не боятся – ничего! – и не сочувствуют – никому! Не боятся. Не сочувствуют.
Люциус сделал глоток.
- Драко, я не хочу сейчас разбирать это. Рано ещё. Но однажды в твоей жизни настанет день, когда с тобой, во сне или наяву случится ОНО. Его по-разному называют. Осознание. Ужас. Тоска. Да, я слышал и такую метафору: плач мертворожденного бога по своей несбывшейся смерти.
Я не понимал, о чём он. Я вообще ничего не понимал.
- Однажды ты осознаешь себя куском мяса, нанизанным на вертел своего призвания. Твой личный ад будет всегда с тобой: ультрасовременная переносная конструкция, надо любить и жаловать. Или хотя бы ценить и не жаловаться.
Он был пьян. Он был совершенно, абсолютно, категорически пьян.
Разве можно так напиться с пары глотков?
- ДРУГИХ пугает необратимость. Особенно необратимость смерти. Чтобы хоть как-то оправдать собственное жалкое бытие, блеяние своё, ненужное мельтешение, они начинают искать СМЫСЛ. Чтобы не просто так небо коптить, а со смыслом. А то неинтересно.
Люциус вздохнул, залпом осушил стакан и продолжил:
- Не будем сейчас об этом. Драко, ты не простой человек, ты Малфой, и должен знать, в чём смысл твоей жизни. Ничего особенно страшного тебе делать не придётся, никаких подвигов во славу рода и прочей бредятины, достойной куртуазных рыцарских романов средневековья. Просто роди наследника и приумножь благосостояние семьи. Или хотя бы не растрать своё наследство, оставь порезвиться потомкам. Да, вот ещё что. Следи за своей репутацией. Это значит, делай что хочешь, но никогда, ни при каких обстоятельствах не попадайся. Это понятно?
Говорить отец ухитрялся связно и красиво. Вот только гласные больше не тянул, и окончания слов проглатывал. «Эт’пнятно?»
Я кивнул, потому что вопрос Люциуса предусматривал единственный ответ – утвердительный. Но на самом деле я ничего не понял. Кроме того, что творится какая-то жуть и дичь. И что теперь у моей жизни есть Смысл. Вот раньше не было, а теперь есть. Наверное, это хорошо. Я до сегодняшнего дня никогда об этом не задумывался, но…
- Муштруешь подрастающее поколение, Люци? – о, дядя Сев пришёл! Я обрадовался. И улыбнулся. Бросился к нему со всех ног, но сразу же остановился. Не пристало Малфоям кидаться на людей с оскалом – пусть даже дружелюбным.
Я чинно произнёс:
- Здравствуйте, дядя Сев.
- Здравствуй, Драко, - в тон мне ответил он.
Люциус поднялся со своего кресла и подошёл к гостю. На лице у отца было довольно странное выражение, я такого ещё не видел… Даже круче, чем его давешний Взгляд.
Я вздохнул. Слишком много слова «странно» для одного-единственного дня.
- Добрый день, Северус, - сдержано поприветствовал дядю Сева мой отец. – Какая приятная неожиданность.
Дядя Сев передёрнул плечами:
- Даже не думай. Сегодня я – званый гость; впрочем, я всегда не дурак был насладиться кулинарными шедеврами твоих поваров. Люци, не делай такую кислую мину, иначе я решу, что у тебя живот прихватило.
Я тихонько заржал. Действительно, странно – отец говорит: «Приятная неожиданность», - а сам кривит губы. А дядя Сев, хоть у него и жёсткие складки идут от уголков рта, даже не ухмыляется как обычно – улыбается. И ещё шутит – так. Обычно он шутит по-другому.
Мой смех был услышан:
- Драко, иди в свою комнату.
Я подчинился – что мне оставалось делать?

***

Ну, скажем так, я почти подчинился.
В этот день я узнал много нового. Про грязнокровок и про Цель. А ещё – можно делать, что хочется, главное, не попадаться.
Я нырнул в нишу у камина и проскользнул в потайной ход. В замке их была тьма-тьмущая, в самых разных местах, но конкретно этот вёл в отцовский кабинет. Я наткнулся на него случайно, точнее, не совсем случайно и не совсем на него. Разговорился однажды в портретной галерее с изображением прадедушки Асмадеуса, он-то и подсказал мне пару полезных коридорчиков. О них все в доме знали, но никто не был в курсе, что теперь и я осведомлён о местонахождении этих проходов. Поэтому от меня и не таились.
Я тихонько хмыкнул и аккуратно пристроился у ажурного стекла, совершенно непроницаемого для взгляда с той, другой стороны…

***

- Я ведь просил тебя не мешать зелье со спиртным. Посмотри на себя. Ты похож на…
- И на кого же? – это отец. Злой как чёрт.
Ну, дядя Сев вам тоже не местный мальчик для битья и далеко не душка.
- На мертворождённого бога, который тщится быть живым. Быть – или казаться.
- О ч-чёрт.
- Твоя страсть к ублюдочному пышнословию в состоянии сильного подпития действительно крайне забавна. Хотя ты неплохо держишься, надо отдать тебе должное. Вероятно, индивидуальная особенность твоего организма. Вот только одного понять не могу. Зачем ты Драко всё это наговорил? Зачем позвал меня? Напился зачем? Одни сплошные «зачем» у меня сегодня получаются, прямо-таки лейтмотив вечера. Так зачем, Люци?
- Потому что я… Потому что… - попробовал отец. Не смог сказать того, что хотел и окончательно разъярился: – Какого дьявола? Так было надо.
- Чтобы я был здесь?
- Да. Чтобы ты был здесь, а больше нигде. Драко попался под руку случайно, а напился я – ммм…я не напивался.
- Разумеется.
Неожиданно отец взвился:
- Что ты хочешь от меня, Северус?! Прикажешь мне почтительно поднести к твоим ногам собственную бессмертную душу и ждать, пока ты не вытрешь об неё свои дерзновенные ступни? Одна проблема, Сев: у меня нет души. Сегодня я окончательно и бесповоротно для себя это решил.
Дядя Сев слез с краешка стола, на котором до этого сидел, и подошёл к окну.
- Говоришь, нет души…
- Говорю. И тебе рекомендую. Развязывает, знаешь ли, руки.
- Ты хорошо говоришь, Люциус. И ещё лучше умеешь умалчивать. Но теперь я хочу, чтобы ты произнёс это. Словесную конструкцию, которую ты никак не можешь вытолкнуть из своей аристократической глотки. Так постарайся. Щиты ты ведь для меня всё равно не снимешь? Тогда скажи это. Вслух.
О чём он??
Отец издал какой-то жалкий смешок.
- Это не подходящая тема для светского раута, увы. Но я скажу. Вот именно в эту минуту аппетитное тело твоей грязнокровки прошивает луч Непростительного проклятия. Вряд ли это «авада». Ребятам нужно поразвлечься, видишь ли.
- Вот именно в эту…что?.. Лили?!
Забавно получилось: только что стоял перед отцом дядя Сев, весь такой холодный, апатичный, безучастный, - а потом вдруг у него лицо слезло куда-то в район подбородка, желваки вздулись, щёки стали белые-белые…
- Не поможет, - буркнул Люциус. – Даже не думай об этом. А о том не думай тем более. Вспомни, в конце концов, что ты был когда-то двойным агентом. Теряешь навык, Сев: у тебя на лице написаны все твои неземные чувства.
- Ты…чёртов ублюдок!
- Говорю, не поможет. Лучше выпей со мной, Сев. Они и без нас всё решат.
- Люциуссс… Как ты смотришь на то, чтобы я организовал тебе праздничный кортеж на тот свет?
- Рискни, милый друг.

***

Я тупо глядел, как дядя Сев вскидывает палочку, направляя её на отца. Люциус в это время пытался вылезти из-за письменного стола, но заметно шатался, поэтому получалось у него не очень.
Когда он сидел, всё было нормально. Теперь отец встал, и ему в голову, видимо, ударило. Кое-как он разобрался со всеми ножками: кресла, стола и своими, которые были что именно «ножками» - подгибались, как у ребёнка, попытавшегося сделать свой самый первый в жизни шаг. Люциусу, кстати, удалось пройти три: он попытался упасть как раз на середине комнаты, вероятно, чтобы дяде Севу целиться было удобнее.
- Круцио!
Незнакомое заклинание. Для тогдашнего меня – белиберда, бессмысленный набор звуков. Но отца проняло. Он таки рухнул, ничком на ковёр и захрипел.
Эта дивная картина до сих пор стоит перед моим внутренним взором: мой отец валяется перед дядей Севом, никакой, ну то есть вот совершенно. Я натурально охренел.
- Фините Инкантатем, - пробормотал дядя Сев спустя несколько секунд.
Люциус затих.
Ненадолго.
- Я хочу, чтобы на моих похоронах играли музыку «The Queen».
Дядя Сев молча разглядывал обмякшее тело моего отца.
- Эту их композицию. Ты знаешь. «Death on two legs». Солист был гением.
- И геем. И сквибом, - зло произнёс дядя Сев, неожиданно как-то сдуваясь – будто воздушный шарик.
- Сквибом, - согласился Люциус. – Но не геем. Не бисексуалом даже. Это сценический образ. Хотя кто его знает, что там было на самом деле.
- Ты же ненавидишь сквибов.
- Да. Как немцы евреев – тогда, в сороковых. Какая разница. Все немцы знали теорию относительности.
- Я убью тебя. Сейчас. И ты в гробу перевернёшься, когда на церемонии прощания заиграют «Sex Pistols».
- Я ненавижу «Sex Pistols». Не знаю, почему… Вот кузен любит.
- Блэк?
- А кто ж ещё? Несчастный парень, без вины виноватый, гниёт сейчас в Азкабане… Признайся, ты рад этому? Выпей со мной, Северус. Сначала выпей, а потом убивай.
Тут Снейп вдруг застонал, сделал шаг назад и сполз на пол по спинке кресла.
- Accio огневиски, - буркнул Люциус, подползая к дяде Севу. – Знаешь, у тебя сейчас, наверное, посттравмаци…травмати…ммм…ну, словом, шок.
- У меня шок? – выдавил дядя Сев, поднимая на отца глаза. – У меня – шок?!
Глаза у Снейпа были безумные. Безумные глаза цвета боли. «Цвета боли» - это отпечаталось у меня в мозгу. Потом, гораздо позже, я сообразил, что Снейп применил навыки легилименции и щедро поделился с отцом своими ощущениями в данный момент. Ну, и мне досталось. За компанию. Снейпова боль. То самое ОНО, о котором говорил Люциус. Лет до тринадцати другого ТАКОГО я не знал.
- Ч-чёрт, - прошипел мой отец, хватаясь за голову и роняя на пол бутылку с огневиски. – Сееев, не на…
- Это ты мне говоришь?! – он стал совсем бешеный. У него, кажется, полопались сосуды, и белки глаз покрылись розоватой паутинкой. Я приник к стеклу, чувствуя, как вдоль хребта тянется что-то очень холодное и липкое. Оно ползло к затылку, обволакивало шею и подбородок. ОНО. Я забыл как дышать, я не мог отвернуться.
- Послушай…
- ЭТО – ТЫ – МНЕ – ГОВОРИШЬ???
Дядя Сев схватил Люциуса за плечи и грубо встряхнул. Тот не сопротивлялся. Только выдохнул – слова будто иней осели на голове и плечах Снейпа:
- Ты уже ничего не сделаешь. Ты ей ничем не поможешь. Она мертва.
Я смотрел, как этот иней становится твёрже – вот он уже и лёд! Как каменеют мышцы дяди Сева, как вздуваются вены… Наверное, у меня тоже лёд на спине. И целые айсберги обложили подбородок.
- Сев, ты…
И тут он ударил. Коротко, без замаха. Голова Люциуса отскочила от его руки как резиновый мяч.
Если бы отец не был так пьян…
- Отпусти меня!
Люциус медленно слизнул кровь с губ. Отец был красив – всегда. Хрупкий и гордый, властный и мнимо беспомощный…
- Я не для того всё это затеял.
Дядя Сев вздрогнул и жалко, почти с мольбой выкрикнул:
- Но я должен!..
- Нет. Знаешь, Сев, расклад ведь простой. Героически погибнуть я тебе не дам. Всё будет по-моему. Всё всегда должно быть по-моему. Или никак.
Зря он это сказал.
- Зря ты так, Люциуссс, - прошипел дядя Сев. Вероятно, крёстному нравилось шипеть имя отца. Зло кривиться, демонстрировать оскал. Что он вкладывал в этот шипящий звук? Наверное, свою душу. Всё остальное у отца уже было.
- Зря.
Я глазам своим не поверил: дядя Сев прижался к губам моего отца! К безупречным, ярко-красным сейчас – из-за крови – губам – своим ртом!
Он его целовал.
Но не так, как отец – маму. Совсем не так.
Запястья отца Снейп удерживал одной рукой, другой вцепился в роскошную гриву, наматывая волосы Люциуса на кулак.
- Тебе нравится, Люциуссс? – совсем тихо пробормотал дядя Сев, на миг отрываясь от припухших губ.
Не знаю, как Люциусу, а вот мне это не нравилось. Совсем не нравилось.
- Сев, ты же не…
- Ну что ты. Всё будет так, как ты хочешь. Это же основной закон природы. А знаешь, чего ты хочешь? О чём мечтаешь, когда мы с тобой кувыркаемся? О да, ты знаешь. И знаешь, что я знаю. Давай-ка воплотим твои мечты в жизнь, а, Люциуссс?..
- Пожалуйста, нет.
Огонь небесный не поразил Северуса. Даже слабенького громового раската я не услышал. А жаль. Звук рвущегося на куски неба заглушил бы отчаянный шёпот моего отца. Я хотел этого больше всего на свете: никогда не слышать, как он кого-то о чём-то просит. Никогда.
- Пожалуйста, не надо.
Он умолял.
- Ну почему же, милый друг? Мечты должны сбываться.
Снейп поднялся; Люциус поднялся тоже: попробуй тут не подняться, с намотанными на чужой кулак волосами!
- Обещаю, Люци, тебе понравится, - почти весело проговорил Северус, подтаскивая моего отца к дивану. Северус. Не дядя Сев. Больше нет.
Дядя Сев не мог так поступить с отцом. А Северус, которого я никогда не знал, - мог. И Снейп. Снейп тоже мог. У него даже фамилия такая…подходящая. Я представил, как люди выговаривают это «Снейп», будто бы сплёвывая слово себе под ноги.
Снейп.
- Всё это очень мило, Люц… Но излишне. Совершенно ни к чему сейчас. Давай-ка избавимся от этих тряпок? – и Северус пробормотал какое-то длинное заклятие, взмахнул палочкой; и вот – я впервые в жизни увидел своего отца голым…тьфу ты, обнажённым. Манеры, Драко, манеры. Ты всегда должен думать что и как говоришь. Главное – как.
Хотя в тот момент я вообще не мог думать.
Обнажённый Люциус. Хищный, гибкий зверь. Бледная кожа, тугие жгуты мышц, неизъяснимое, невозможное изящество пропорций: его тело было идеальным именно за счёт того, что всё в нём было ПРАВИЛЬНО. Гармонично и согласованно. Всё в нём радовало глаз, привыкший к симметрии и греческим образцам. Лучший в мире скульптор вылепил это тело из полупрозрачного мрамора, следуя в своей работе единому модулю, тщательно вымеряя длину пальцев и стоп, объёмы плеч и бёдер… Люциус не мог родиться у человеческой женщины – это я знал точно. Отец просто появился и всё.
Просто возник…
Снейп толкнул Люциуса на диван. Алый бархат, бахрома. Отец бросил на Северуса тоскливый, какой-то больной взгляд.
- Ты сегодня поступил плохо, Люци. Очень плохо. Я должен тебя наказать.
Странные интонации. Снейп так не говорит. Никто так не говорит.
- Ты ведь понимаешь, что я должен так поступить? Ты ведь не будешь сопротивляться, Люци?
- Ты ведь даже не будешь сопротивляться, - повторил Снейп, на этот раз нормальным голосом, своим голосом. Как-то горько он это сказал. Надломлено.
- Иди же ко мне, милый, - и опять этот сюсюкающий тенорок. – Не бойся…
Всё ещё полностью одетый, Снейп сел на диван и притянул к себе отца. Тот действительно не сопротивлялся. Не сопротивлялся жаркому поцелую, позволял чужим рукам блуждать по своему телу, проникать в самые потаённые уголки…
Снейп чуть повернулся, приподнял Люциуса, пытаясь удобнее расположить его на своих коленях. Задница отца тёрлась о брюки Северуса, губы крёстного играли с соском жертвы, облизывали, покусывали, мучили, терзали. Сосок стал твёрдым и красновато-коричневым, как горошина – из моего укрытия это хорошо было видно. Снейп изредка отрывался от затвердевшего бугорка, чтобы засунуть свой язык в приоткрытый отцовский рот; Люциус постанывал, когда соска касалась шершавая ткань. Вдруг – я глазам своим не поверил – Снейп потянулся к мошонке Люциуса, осторожно коснулся наливающегося кровью члена…
Я часто вижу эту сцену во сне. Умелые желтоватые пальцы ласкают твердеющую плоть.
- Тебе нравится, Люци? Скажи мне, тебе нравится? Если не скажешь, я остановлюсь.
- Да-а…
- Что «да»? Отвечай, - Снейп занялся вторым соском.
- Мн-не н-нравится-аа…
Получилось не очень внятно.
– Продолжай! – взмолился Люциус.
Снейп будто не слышал его:
- Нравится? Но это очень плохо, Люциус. Ведь то, что происходит с тобой сейчас – это наказание. Свидетельство того, что ты поступил неправильно. Ты не должен получать при этом удовольствие. Понимаешь?
- Даа…
- А мне кажется, что нет, - и Снейп ловко перевернул его так, что задница Люциуса по-прежнему оставалась у него на коленях, вот только сам отец уткнулся лицом в бархатную обивку дивана. Снейп почти нежно прикоснулся к отцовской ягодице, провёл по ней рукой, погладил вторую.
- Я наказываю тебя, Люци. Ты не должен при этом получать удовольствия. Слышишь? Не должен.
Снейп чуть шире раздвинул ноги так, что член Люциуса оказался у него между бёдер. А потом крёстный легонько шлёпнул отца по заднице.
Люциус тихо ахнул. Его жаждущий ласки член скользнул по штанине Северуса. Я подумал о том, стали ли брюки Снейпа влажными из-за жидкости, выделившейся из головки.
Крёстный ударил чуть сильнее – прямо по центру ягодицы. Потом шлёпнул ещё. И ещё. Люциус тяжело и глубоко дышал, чуть вздрагивая после каждого удара. Его член не переставая тёрся о ногу Снейпа. После семнадцатого или восемнадцатого отец застонал, двадцать пятый вырвал из его горла резкий вскрик. Двадцать девятый шлепок заставил его кончить.
Вот теперь они точно влажные. Снейповы брюки.
Снейп опустил занесённую руку и круговыми движениями принялся массировать пылающие ягодицы.
- Плохо, Люци, очень плохо, - с удовлетворением, злорадством даже в голосе сказал Северус. - Я же сказал, что ты не должен получить удовольствия. Теперь мне придётся наказать тебя по-настоящему.
Снейп заставил Люциуса приподнять ягодицы и встать на четвереньки. Сам он пристроился рядом с отцовской задницей, задрал мантию, расстегнул брюки и вынул свой член – уже в полной боевой готовности.
Твёрдый член, упиравшийся во впадинку между ягодицами, вызвал у Люциуса дрожь по всему телу. Бледные, наверное, очень холодные ладони легли на покрасневшую плоть. Снейп даже не попытался подготовить его и вошёл одним толчком.
Всухую.
Отец закричал, забился, и Снейпу пришлось обхватить его руками. Крёстный шептал:
- Ты уже получил удовольствие, а я нет. Это несправедливо, не находишь? Ты плохой мальчик, я должен тебя наказать…
Я вцепился зубами в свою ладонь, чтобы не заорать. Мерлин-мерлин-мерлин. В тот момент я не понимал толком, что происходит, но видел, что отцу было очень больно…
Он заскулил, когда Снейп начал двигаться. Сильные, жёсткие толчки. Быстро, очень быстро. Отец вскрикивал каждый раз, когда яички Снейпа прикасалась к его избитым ягодицам. Вдруг я уловил в его стонах иные ноты. Северус тут же замедлил движение.
- Так хорошо, Люци?
Теперь он двигался медленно. Очень медленно. Вырывая из глотки отца сорванные всхлипы удовольствия. Я смотрел, как слёзы и капли пота мешаются друг с другом на пепельно-сером лице Люциуса – только пунцовые пятна горят на скулах.
Внезапно Снейп ускорил темп и стал вбиваться в отца как-то неровно, рвано. Ещё толчок – и из горла крёстного вырвался стон, и он упал на спину Люциуса, после чего перекатился на бок.
- Хватит с тебя, - пробормотал Снейп. – Ты уже достаточно наказан.
Несколько резких движений – и из члена Люциуса изверглась струя спермы. Отец кончил, судорожно сжимая в пальцах красный бархат.
- И часто он проделывал это с тобой? – спросил Снейп спустя минуту или, может быть, две. - Абраксас – часто он так наказывал тебя? И после его смерти… Тебе ведь не хватало этих маленьких игр, не правда ли, Люциуссс?..
Абраксас – это мой дедушка. Причём здесь мой дедушка?
- Сколько тебе было, когда это случилось впервые? Лет двенадцать? Что ты чувствовал, когда твой отец насиловал тебя? Я видел это. В момент оргазма у тебя щиты ни к чёрту. Как решето. И одна и та же сцена каждый раз. Эта сцена. Которую мы только что так здорово разыграли. Ведь здорово же?
«Когда твой отец насиловал тебя».
- З-заткнись, сука, - выдавил Люциус.
- Как пожелаешь, друг мой, - легко согласился Снейп. – Тогда ответь мне, почему ты убил Лили. Ведь сейчас она уже мертва?
- Да, она мертва, - какой-то неживой у отца стал голос.
- Почему? – тихо и зло спросил Снейп. – Почему?
- Первым её опознал Макнейр. Увидел в одном из магазинчиков в Сохо. Загорелся идеей отомстить, - апатично начал рассказывать Люциус. – Взъелся из-за исчезновения Лорда, наверное. Приходил ко мне, говорил, что к грязнокровке бегает ухажёр. Блондин с голубыми глазами. Я только смеялся. Легко было догадаться, что под маской пасторального пастушка скрываешься ты, человек, у которого Оборотное зелье всегда под рукой. Да и выходка вполне в твоём духе. Я ведь упоминал о том, что Макнейр…да, я упоминал. Мимолётом, вскользь. Помнишь, на том матче по квиддичу?.. Наверное, не помнишь: трибуны слишком громко скандировали имена этих бездарей из «ММ»… Да и потом, это было не моё дело. И если бы я влез в него, ты бы…неадекватно отреагировал. Скажешь, нет? Я приказал Петтигрю следить за нашим озверевшим другом – на всякий случай. И сегодня, когда крыса прибежала ко мне с докладом о том, что ваше уютное гнёздышко окружено дюжиной с лишним Упивающихся…я сразу же вызвал тебя. Я вызвал тебя и заблокировал все двери и окна. Чтобы ты не мог выбраться. Ты один не выстоял бы против пятнадцати. Ты не выстоял бы.
Я смотрел на его бёдра. Подтёки спермы мешались с кровавыми разводами.
Снейп тоже смотрел на его бёдра.
- Почему…почему ты сразу не сказал, что…что это не ты?
- Убирайся, - всё так же невыразительно приказал Люциус, даже не пытаясь шевелиться. – Просто вали отсюда куда-нибудь. В преисподнюю. Убирайся к дьяволу.

***

Я знал, что мне ничего не будет. Даже если меня опознают как автора розыгрыша…что ж, Снейп за меня вступится. Он всегда вступается. Ради моего отца, я думаю. Чтобы хоть как-то его отблагодарить – пусть даже так. Люциус ведь тогда ему жизнь спас. И рассудок. Насчёт рассудка я практически уверен: Снейп не наложил на себя руки только потому что Люциус…ох. Я не хочу сейчас думать об этом, нет. Я должен написать более-менее связный и смешной текст. Чтобы отомстить Поттеру и его шайке. Они у меня попляшут.
И, конечно, достанется грязнокровке. Я смешаю её…неважно. Нет ничего более омерзительного, чем её мерзкая плоть, заражённая вирусом грязи.
От грязнокровок весь вред. Я не хочу сказать, что они плохи сами по себе. Эта Грейнджер…несмотря на то, что жуткая зануда и заучка каких поискать, - она, в общем, ничего. Мозги есть, талант… Даже какой-то плачевный намёк на грудь. И Гарри Поттер в качестве лучшего друга. Хорошо устроилась девчонка.
Такая же была у Северуса. Лили. Мать этого высокомерного ублюдка. Наверное, она тоже была ничего. Она ведь не виновата, что всё так вышло. Из-за неё вышло. Какая разница. По сути, никто никогда не виноват. Все мы – жертвы обстоятельств. Адам и Ева тоже были жертвами обстоятельств, а расплачиваться-то всему человечеству…
Я не верю во весь этот бред, разумеется. Но…прецедент заставляет задуматься.
Мне нравится вся эта богословская муть. А больше всего мне нравится Каин.
Я – Каин.
Уверен, он был таким же в свои шестнадцать лет.
Уверен, он бы согласился со мной: Поттер и Уизли обязательно в конце концов умрут из-за Грейнджер, уверен. Или не умрут, но…лучше бы умерли.
Вот как Северус. Наверное, ему тоже не особенно нравится со всем этим жить.
Я последний раз окунаю перо в чернильницу, пишу: «Одумайтесь!», - и любуюсь своим творением.

***

На следующий день на доске объявлений можно прочитать:

« ВСЕМ!!! ВСЕМ!!! ВСЕМ!!!

Разыскивается ОСОБО ОПАСНЫЕ РЕЦИДИВИСТЫ ГАРРИ ДЖЕЙМС ПОТТЕР И ГЕРМИОНА ГРЕЙНДЖЕР третьего дня сбежавшие из психо-невролгического диспансера №23. Гарри Джеймс Поттер обвиняется в КРОВАВОМ УБИЙСТВЕ всех собак, которым не посчастливилось обитать в его районе (в интересах следствия название района не разглашается). Прежде чем выпустить животным кишки пассатижами, он неоднократно вступала с ними В СЕКСУАЛЬНУЮ СВЯЗЬ (ЗООФИЛИЧЕСКОГО ХАРАКТЕРА). В этом деянии ему активно способствовала Гермиона Грейнджер. На судебном разбирательстве Гарри Джеймса Поттера признали психически несостоятельным и поместили в психо-невролгический диспансер №23, где содержатся больные с похожими отклонениями (олигофрены, имбецилы, идиоты). Изначально Поттера посчитали НЕДОСТАТОЧНО ОДАРЁННЫМ для проживания в подобном заведении («Проще его усыпить», - как изволил выразиться судья), однако за так называемого «героя» вступился известный адвокат (в интересах следствия фамилия адвоката не разглашается), и по его поручительству Поттера приняли в дом призрения, откуда он и сбежал, обманув охрану (ему помогала Грейнджер: подлила афродизиак в чай дежурному) и перегрызя оконные решётки зубами (в железном пруте застрял осколок левого клыка с подозрением на кариес).
Согласно последним агентурным данным (информаторами выступают т.н. «друзья» больного и его подельницы) Гарри Джеймс Поттер и Гермиона Грейнджер направились в школу чародейства и волшебства «Хогвартс». По нашим сведениям, именно там злостные нарушители общественного спокойствия учились на факультете Гриффиндор (известный своими храбрыми выпускниками, чьи останки вы можете почтить на одном из магических кладбищ Лондона; на мемориальных плитах традиционно значится: «Самому храброму»), пока не оказались замешаны в печальном инциденте живодёрского характера.

ЛЮДИ, ОПОМНИТЕСЬ!!! Возможно, в данный момент особо опасные рецидивисты Гарри Джеймс Поттер и Гермиона Грейнджер, чья психика пала под натиском реальности, стоят и дышат вам в спину, уверенные В СВОЕЙ ПОЛНОЙ БЕЗНАКАЗАННОСТИ.

РАССКАЖИТЕ об этом возмутительном происшествии своим родственникам, друзьям и знакомым. СОВМЕСТНЫМИ УСИЛИЯМИ мы изловим нарушителей и поместим их туда, где им самое место (а именно в психо-невролгический диспансер №23)!!!

ФОТОГРАФИИ ГАРРИ ДЖЕЙМСА ПОТТЕРА И ГЕРМИОНЫ ГРЕЙНДЖЕР прилагаются».

Я спокойно стоял в сторонке и смотрел, как студенты подходят к доске объявлений. Вот они читают текст… Читают.
Всё ещё читают.
Кажется, я начинаю скучать.
Фредерик Гебгедер поворачивается ко мне, охает и делает страшные глаза. Я удивлённо поднимаю брови. О чём ты, дружище? Откуда мне, потомственному аристократу, знать все эти магловские термины? Ведь писал-то полукровка: это очевидно. Мне словосочетание «психо-невролгический диспансер» и в страшном сне не приснится. Потому как не знаю я ничего о таких штуках. Счастье в неведении, ага?
Полчаса проходит единым махом. Студенты зубоскалят по углам. Из гриффиндорцев – только мелочь пузатая. Какой-то прыщ попытался содрать объявление, так у него пальцы стали фиолетовыми. Больше желающих не нашлось…
О Мерлин, неужели? Явление героя трепещущим зрителям. Гарри Поттер соизволил продрать свои мутные глазки и спуститься на завтрак. Класс. Я изобразил что-то вроде экстатических корчей, но этот ублюдок меня проигнорировал. Пусть. Мне не к спеху, Поттер. Своё я получу, ты уж не сомневайся.
- Гарри!.. Гарри, это ужасно…
Маггловское отродье, известное своей любовью к печатному слову (интересно, а этикетки на шампунях она тоже зубрит наизусть?), пробежав глазами мой плакатик, впала в ступор. Я её понимаю. Фотографии-то я выбрал самые жуткие. У Грейнджер на них зубы торчат во все стороны, едва сдерживаемые скобками, над причёской будто бы потрудилась бетономешалка, про одежду я уж и не говорю… Поттер тоже хорош: глаза жадные, безумные. Псих натуральный, спешите насладиться зрелищем.
- Гермиона, что…что с тобой?
Жаль, я не мог видеть лица Поттера в этот момент. Пожалуй, это величайшее разочарование в моей жизни. Не считая того дня, когда Снейп на моих глазах трахнул моего отца. Правда вот как раз тогда я предпочёл бы отвернуться…
А толку?
Снейп и Люциус снятся мне почти каждую ночь курса, примерно, с третьего.
Я – гей.
И я ненавижу это.
Я – Ненавижу – ЭТО!
Я не хочу быть…я не хочу…ТАК. Мерлин, я не могу представить себе ни одну девчонку, которая могла бы сотворить те штучки, которые проделывал Снейп. И я точно знаю, что не хочу ничего подобного по отношению к своей персоне. Я гей, который боится парней. Занятные дела творятся в королевстве Датском…
Мой отец в Азкабане. Моя мать во Франции. Мой крёстный – двойной агент. Я избегаю прикосновений. Если я вижу по ночам не Люциуса в объятьях Снейпа, то любуюсь кусками человеческих лёгких на ступеньках нашего Имения. Куски человеческих лёгких на каменных ступеньках. Я помню, в тот день меня рвало минут двадцать. В тот день ОН сказал, что скоро удостоит меня высочайшей чести. Мне…мне было приказано убить Дамблдора. Величайшего светлого мага.
Всегда пожалуйста, ответил я. Это как два пальца об… Словом, как два пальца.
И теперь, вместо того, чтобы строить хитроумные козни и продумывать планы нейтрализации директора, я измываюсь над Поттером.
Иногда мне кажется, что я схожу с ума.
Но это видимость, иллюзия.
Не светит мне такой радости – с ума сойти. Справляйся сам, дорогуша. Живи с этим – больше-то некому. Если хочешь выть – вой, кто ж тебе мешает. В темноте, желательно. И чары не забудь оглушающие применить. А навоешься как следует, выходи к гостям. Тебе полагается быть любезным и ослепительным – всегда. И если ты ничего не в силах изменить – смирись и получай удовольствие.
Ладно.
Я вглядываюсь в ошалелое лицо Поттера. То ещё удовольствие.
Но мне, пожалуй, нравится.

ДРАКО. СЕЙЧАС.

- Это ты!
Обвиняющий перст Поттера тычется мне в грудь.
- Это я, - оспаривать очевидное – дураков нет.
- Ты написал эту…гадость!
- С чего ты взял? – издевательски скалюсь. – Клуб твоих недоброжелателей после той вечеринки в министерстве значительно разросся, распух, я бы даже сказал: не успеваем принимать неофитов.
Теперь он тычет мне в грудь своей волшебной палочкой. Положительно, у Поттера совершенно отсутствует чувство юмора.
- Убивать меня будешь? - почти грустно спрашиваю я.
- А тебе неймётся?? - рычит Поттер.
- Да!
Бью его ребром ладони по запястью – палочка падает из ослабевших пальцев, разражается снопом испуганных синих искр. Чудненько. Прижимаюсь к нему всем телом и чувствую, как твёрдый поттеровский член упирается мне в бедро. Сегодня в меня постоянно что-то упирается.
- Что ты?.. – вскрикивает Поттер.
- Я подлил тебе афродизиак в тыквенный сок. Забавно, правда?
- Ты…свихнулся, Малфой?! Отвали от меня, сейчас же!
- Мой отец в Азкабане…и виноват в этом ты. Поттер, ты виноват во всём, всегда.
Дядя Сев, я усвоил твой урок.
Репетирую про себя:
«Знаешь, Гарри… Ты был таким плохим мальчиком. Вёл себя просто ужасно, - рывком я сдираю с него брюки и беру в ладонь налившийся кровью член. – Я должен тебя наказать, - Поттер тихо стонет, когда я глажу его. – Так, чтобы ты не посмел повторить это снова».
Моё воображение рисует на редкость симпатичные картины. Поттер, распластанный и униженный, стонет подо мной…
Я и сам начинаю возбуждаться.
Забавно, да.
Кажется, сбывается моя самая сладкая, самая мучительная сексуальная фантазия. Кто бы мог подумать, чёрт возьми. Кто бы мог…
Нет!
Я не сделаю этого.
И штука тут даже не в том, что не такой уж я ублюдок – потому что я действительно ТАКОЙ ублюдок.
Просто я не должен.
Есть вещи, которые находятся за гранью добра и зла. Это так называемые табу. И у каждого человека собственный индивидуальный набор этих самых табу. Если человек осмелится пойти против законов своего естества, он попросту умрёт – в его организме в ход придёт некий хитрый механизм самоуничтожения.
Абраксас нарушил закон, поэтому и скончался, не дожив и до тридцати – и это он, выходец из семьи долгожителей Малфоев!
Слишком высокая цена за минутное развлечение. Овчинка выделки не стоит.
Не стоит.
Я ведь не Поттера унижу – себя.
Страдают всегда оба: и палач, и жертва. Только ненормальный может получать удовольствие, глядя на корчи другого человека.
Я знаю, Снейп мучился после того случая. А отец…с отцом тоже было неладно. По-моему, Люциус был близок к самоубийству. Когда я слышу, как люди называют отца «бесчувственной скотиной», мне хочется смеяться. Вы ведь не знаете его, вы ничего не знаете…
Я тоже не знал. Вот буквально пять минут назад я не понимал самых простых вещей.
Интересно, как бы я выглядел, если бы открыл рот и разразился страстным монологом в стиле Казановы с поправкой на неизъяснимое снейповское обаяние? Поттер бы живот надорвал от смеха, наверное… Только сначала бы устроил ритуальные танцы вокруг моего бездыханного тела – он и сейчас как никогда близок к произнесению Третьего Непростительного, а уж если я ещё масла в огонь подолью…
Однако пауза затягивается. Неприятное ощущение. Вдруг меня осенило.
- Гарри, - говорю я. Мой голос звучит в меру хрипло и печально. – Прости меня, пожалуйста. Я гей, а ещё я дурак и…хочу тебя. Не знаю, как так получилось, но… Понимаешь, мне казалось, что затея с афродизиаком – мой единственный шанс быть с тобой. Но я…сейчас я понял, что не хочу принуждать тебя – ни к чему. Слишком поздно понял, да… Я мечтал, чтобы ты обратил на меня внимание, поэтому и сочинил тот дурацкий текст. А теперь…я просто не знаю. Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что мне делать?..
Мгновение я любовался на ошарашенную физиономию Поттера, после чего демонстративно уставился на носки своих ботинок.
Перекладывать с больной головы на здоровую – это же азы нашей профессии!..
Фактически, я только что признался ему в любви. Разумеется, это был оптимальный выход из идиотской ситуации, в которой мы оба оказались. По моей вине оказались, строго говоря. Не мог же я заявить ему: «Извини, Поттер, ошибочка вышла! Передумал я тебя насиловать… И не по доброте душевной даже передумал, а из-за некоего интуитивного озарения, которое любые логические доводы на лопатки положит и не поморщится даже… Ну понятно, да?..»
Поттер удивлённо хлопает глазами и мучительно пытается выдать нечто, с большой натяжкой похожее на членораздельную речь. Ничего у него не получается, разумеется. Ещё бы: в таком состоянии разделить эти проклятые члены и произнести что-нибудь помимо «Ыау!» - это целая задача. Покруче, чем пресловутая загадка Сфинкса, наверное. Все тайны мироздания меркнут по сравнению с ней.
В любом случае, думаю я, шалость удалась.

***

После того инцидента с тыквенным соком мы с Поттером начали…как бы это сказать?.. Встречаться. Мы начали встречаться.
Он потрясающе целуется. И всё остальное делает тоже потрясающе.
Смотрит всегда с пониманием. Бедный Драко, несчастная жертва пылкой страсти, ага-ага.
- Давай на людях вести себя как ни в чём не бывало? – предложил я.
- Если хочешь.
Я в его интересах действовал, кстати говоря. Не пристало знать всей округе, что герой магического мира имеет какие-то дела, пусть даже чисто физиологического толка (какая между нами любовь, право слово?), с убийцей Альбуса Дамблдора.
У меня не было никаких сомнений: директора я убью. Когда-нибудь, да. Пока все мои попытки проваливались раз за разом, и это несколько…удручало.
В объятьях Поттера я находил забытьё. Только рядом с ним я мог нормально засыпать – благо, с этим у нас не было проблем: мне, как старосте, полагались отдельные апартаменты. Может быть, я и пережил этот год только благодаря незримой поттеровской поддержке. Знаю, он чувствовал: меня что-то тревожит. Хвала Мерлину, Гарри не задавал вопросов.
Наверное, понимал: мы по разные стороны баррикад.

***

- Почему ты делаешь это? – спрашиваю как-то. Мне в голову приходит абсурдная идея, что этот день – то самое пресловутое «однажды», с которого начинается большинство слюнявых сказок о любви.
Quelle betise! Глупость несусветная.
Поттер открывает рот, но ответить не успевает.
- Нет, стой. Я знаю.
Моя задача – грамотно провести беседу. У меня всё получится, я уверен.
- Понимаю, что не из-за большой и сильной…эээ…страсти. Просто…ну, ясно, что в тот день ты был под воздействием афродизиака. Но потом…
Поттер тщится что-то сказать, но я закрываю ему губы поцелуем.
Оторвавшись наконец от горячего рта, говорю:
- Молчи. Мальчик-гей. Тебе всё равно, с кем. Главное – с таким же… Тот факт, что это оказался я… просто придаёт некую долю пикантности всему происходящему.
Мне приходится идти на поводу у своего здравого смысла. Который оказался сильнее гордости. Вот уж никогда бы не подумал.
- Не говори так, - бормочет Поттер. – Ты красивый…
Моё сердце начинает выделывать причудливые кульбиты. Бьётся о рёбра – и тело сотрясает дрожь. Странно… Давление поднялось, наверное. Погода меняется.
Дела мои откровенно плохи. Не этого заявления я ждал от самодовольного ублюдка, совсем не этого. Поттер… Гарри Поттер, по моим представлениям, должен был уже…
Неожиданно я вспоминаю, что Гарри мне ничего не должен. И разумеется он не обязан соответствовать моим представлениям о нём. Уж это – точно.
И я, хвала Мерлину, тоже не обязан…ничем и никому.
Эта мысль для меня – спусковой крючок. Приникаю к Поттеру – нежно, жадно…
Ты не знаешь меня.
Никто никого не знает.
Однако это ничего не значит. Я могу быть любым…
Даже самим собой.
В твоих объятьях я вспоминаю, как это бывает. Быть самим собой…
Мне не нужно перед тобой притворяться. Ты ведь в курсе, на какое дерьмо я способен. Ты осведомлён об этом лучше, чем кто бы то ни было.
Но это – не вся правда!..
Ты поймёшь…
Или нет.
Но…
Постарайся, ладно?
Хотя бы постарайся.

***

Иногда мне даже жаль его. Гарри Поттер встречается с сыном Упивающегося Смертью.
Шутка года, ага-ага.
Интересно, что сам он думает по этому поводу?
Я никогда не спрашивал.
О судьбах мира следует скорбеть в гордом одиночестве.
Зато трахаться нужно вдвоём.
Так уж всё устроено.

***

Когда это началось? Пора в моей жизни, которую я вправе назвать «невыносимой»?
С утра был дождь, потом выглянуло солнце.
Весенний дождь и весеннее солнце.
Лучи преломлялись в крошечных хрустальных каплях, над озером висела радуга, гигантский кальмар гонял по водной глади юрких стрекоз.
Денёк был – просто прелесть. В такие дни люди или совершают самоубийство в четыре утра, или играют свадьбу после обеда.
Совершенно безумные весенние дни…
Я объявил Поттеру, что между нами всё кончено.
Когда-нибудь это должно было произойти.
Это было…трудное объяснение. Он очень разозлился. Просто рассвирепел.
Уставился на меня как невыспавшийся василиск, буркнул:
- Отлично, Малфой, - и ушёл.

***

На самом деле, «невыносимая» - это совсем не то слово.
Я ведь это вынес.
Даже сорвался только однажды.
«Кошмарный сон» - именно так. Всё это было кошмарным сном.
Я страстно мечтал проснуться.
И вдруг обнаружил себя в туалете Плаксы Миртл.
Ну, я был не в настроении. Расставание с Поттером, постоянные угрозы Тёмного Лорда…
Всё было бесполезно. Бесполезно и абсолютно бессмысленно.
Я умру.
Умру-умру-умру.
- Не надо, - ворковала надо мной Плакса Миртл. – Не плачь… Расскажи, в чём дело…я тебе помогу…
- Мне никто не поможет, - говорю, содрогаясь всем телом, из глаз текут злые, горячие слёзы. – Я не могу этого сделать… не могу… ничего не получится… а если не сделаю, и очень скоро… то он сказал, что убьёт меня…
Я вновь взглянул на своё отражение в мутном зеркале – оно показывало кого-то жалкого, сломленного, заплаканного… А в дверях стоял Поттер. Мальчик-Который-В-Каждой-Бочке-Затычка.
Нет…только не Поттер…он не должен видеть меня таким…
Потому что я не такой!
Я сильный!
Это так…унизительно…
Ненавижу его, ненавижу, ненавижу!!
Не задумываясь, я выхватил палочку.

ДРАКО. СЕЙЧАС И ПОЗЖЕ, ПОСЛЕ БИТВЫ.

Ублюдок швырнул в меня режущим проклятием.
Ладно, я не в претензии.
В конце концов, драку затеял именно я.
Ловлю его в коридоре за руку, шикаю на поттеровских дружков.
- Что?.. – вскидывается он.
- Есть разговор.
Знаешь, я долго думал… Так нельзя. Я не хочу, не хочу…ну, разбить тебе сердце. Наша связь… Этого не должно было случиться. Ты не мог спутаться с убийцей и Упивающимся – в перспективе. Ты идиот. Делал – и делаешь – вид, что всё в порядке…а расхлёбывать как всегда мне.
Я умру, я точно знаю. А если и не умру… то лучше бы умер.
Забыть – оптимальный вариант. Сам я не сумею – так хоть ты страдать не будешь. Тебе нечего – и некого – будет стыдиться.
Ты идиот. Я собираюсь оказать тебе величайшее благо – люди такого не заслуживают, вообще-то. Большинство из нас живёт прошлым, не в силах принять собственные ошибки. Затянувшаяся агония – для нашего брата это нормально. Стиль жизни такой. Но и тут тебе повезло.
Тебе всегда везло.
Я избавлю тебя от этого. Цени, придурок.
- Прости меня, Гарри. Пожалуйста. Понимаешь, так будет лучше. Для всех. Обливэйт!
Недоумение в твоих глазах постепенно сменяется пустотой.
А мне холодно.
Очень холодно. Айсберги сомкнулись вокруг моей разнесчастной глотки. Даже под страхом смерти я не могу произнести ни слова.
Сошлись глупо, расстаёмся скверно…
Гарри, пожелай мне удачи.
И будь ты проклят, Поттер.

***

- После бала, - соображаю я, - остаются только сломанные чашки и потолок весь в копоти.
- После войны, - вздыхаю я, - сломанные люди и копоть с той стороны век. Чёрное. Застилает глаза. Всё чёрное. Со временем оно сотрётся, померкнет и станет серым. Наверное.
- А пока… Ну…всё типа кончилось, - задумчиво говорю я бутылке текилы.
- Добро победило зло, - ору я, кружась по своей комнате в Малфой-мэноре в каком-то безумном танце.
- Заебись, - бормочу я, - заебись.

***

Отец тоже пьёт. Это – достаточная причина, чтобы залить в себя пару порций антипохмельного зелья и поклясться никогда в жизни больше не прикармливать зелёного змия, даже не нюхать спиртное.
Не хочу – так. Как он. Если уж умирать – то с музыкой! И – в здравом рассудке.
Ну, скажем так, относительно.
Но если глушить себя не алкоголем…то чем?..
А глушить – жизненно необходимо.
Иначе…
Не могу больше находиться в мэноре.
Мне надо…мне надо проветриться, вот.
Иду по улице в магловской одежде.
Я жив.
Я жив-жив-жив.
Я всё похерил.
Всё-всё-всё.

***

- Малфой.
- Извините, - я чуть не опрокинул зазевавшегося прохожего. Стоп, откуда он знает, как меня зовут?
Поднимаю глаза. Сердце бьётся как у кролика. Hola, Золотой Мальчик! Какими судьбами, сто лет, сто зим…
- Поттер? Ну здравствуй…
Он явно не расположен к светской беседе:
- Ты чёртов придурок. Мудак. Мурло собачье.
- А ты не слишком-то любезен, как я погляжу. Приятно, что хоть что-то в этом мире не меняется.
- Радуйся, что я до сих пор тебя не убил. После того, как восстановил свою память…
Вот это номер. А такое вообще возможно? Не знал.
- Эээ… ЧТО?? Так ты всё вспомнил?.. Ох. И зачем ты?.. – губы мне не подчиняются. Слово сказать – мучение. А ведь мне понадобится всё моё сомнительное ораторское мастерство, чтобы убедить Гарри в правильности принятого впопыхах решения.
Учитывая то, что сам я совершенно уверен в обратном.
- Ни за чем. Ничего мне от тебя больше не нужно, урод. Счастливо оставаться.
Я очень, очень удивлён. Интересные дела. Он что, правда собирается…
- Постой!.. Вот чёртов… Ты что, всерьёз?.. Ты что, ТЕПЕРЬ ушёл?! После того, как… Позвольте. Он ушёл, а как же…а как же я?..
Холодно.
Кутаюсь в кожаную куртку. И как маглы это носят? Совершенно не спасает от ветра.
Меня сейчас ничто не спасёт от ветра.
Ветер этот – во мне, и холод проистекает оттуда же.
Я собственноручно всё похерил.
Всё-всё-всё.
И – я это заслужил.
ВСЁ.

***

Или не совсем…
Спустя два дня я встретил Поттера в Хогсмиде, у Розмерты. И сразу же был утащен в «кабинет» – небольшое пространство, отделённое от основного зала ширмами. По мнению влюблённых парочек, это нововведение было очень «милым». Ну и Розмерта в накладе не оставалась – за «кабинет» приходилось отдавать лишние пять галеонов – немыслимые деньги для такой забегаловки!
- Драко? Мне нужно с тобой…
- Виват Герою! – я чуть не умер за эти сорок восемь часов, Поттер. Ты рад? Ведь ты именно этого хотел. Я тоже этого хотел, но меня постоянно отвлекали – авроры, дела в министерстве, суд… Что за чёрт, даже на то, чтобы свести счёты с жизнью, времени нет!
Вслух я этого, разумеется, не произношу, но он всё равно говорит:
- Заткнись.
Легилименция? Да нет же, Северус говорил, что Поттер безнадёжен…
Значит, привычка.
- Ты что-то хочешь мне сказать?
- Нет.
Поттер тянется ко мне через весь стол, целует, грубо и жёстко. Мне, пожалуй, даже нравится. Но надо бы прояснить парочку моментов…
- Ты…эээ…
- Я понял, почему ты так поступил. Знаешь, объективно говоря, это был вполне себе благородный поступок. Убить тебя за него мало.
- Ясно. И ещё одно. Я не люблю тебя, - предупреждаю.
- Знаю.
- А то, что ты идиот, знаешь?! – я почти уподобляюсь его подружкам-змеям и начинаю шипеть.
- Я уничтожил Волдеморта с помощью «экспеллиармуса», Драко. Теперь это называется не «идиотизм», а «эксцентричность». Ты постарайся не путать, - чуть снисходительный тон, глаза блестят смешливыми искорками.
Смотрю на него с почти священным ужасом.
- Ты ведь понимаешь, что мне придётся жениться на блондинке и настругать кучу детишек, ну ладно, одного-единственного ребёнка, сына и наследника, зато самого-самого лучшего в целом мире?
Он пожимает плечами:
- Моя свадьба с Джинни в следующем месяце.
- Тогда ладно. Слушай, Поттер… Я ведь с первого курса…
- Да. Хотел, подружиться со мной. Обратить на себя моё внимание. Я так и понял.
- Но я не люблю тебя, ясно?!
Я не буду думать о том, что это прозвучало неубедительно. Я не думаю об этом. Не думаю…
О Мерлин. Неужели я?..
- Разумеется, нет. Мы с тобой просто будем жить долго и счастливо, гулять под луной, взявшись за ручки, а после под этой самой луной долго и счастливо трахаться.
- Всегда знал, что сказки должны заканчиваться словом «трахаться». Жаль, книгоиздатели не разделяют наших с тобой убеждений, - говорю, радуясь перемене темы.
- Не разделяют и не будут разделять, это точно.
- Как это предсказуемо. Увы, ничто не ново под луной, - усмехаюсь я и прижимаюсь губами к его рту.
Наконец-то.