Глава 1

Глава никакая. Пролог.

1. Встреча.

«В какой бар я не зайду, везде парни с побитыми лицами сразу начинают смотреть на меня. Они всё про меня знают». Чак Паланик, «Бойцовский клуб».

«Гарри Дж. Поттер», - читает Чак. И всё. Ни названия фирмы, ни номера телефона. Кто он, этот Гарри Дж. Поттер? Банковский клерк, картёжник, продавец офисной мебели?
Грибной суп, жаркое из баранины с овощами, на десерт тирамису.
У Гарри Дж. Поттера внимательный доброжелательный взгляд профессионального наёмного убийцы.
Чак встречался с такими. Давно ещё, в прошлой жизни. Милейшие люди, на самом деле.
Чак приносит Гарри Дж. Поттеру двойной эспрессо.
- Ну и погодка сегодня, - говорит Чак. Надо же что-нибудь сказать.
Гарри Дж. Поттер поднимает голову и смотрит в окно.
- Да, - говорит. – Погодка.

***

- Ну и погодка сегодня, - говорит официант.
Вот уж действительно. Кефирный туман обнимает улицу маслянистыми лапами, юркие тени совершают свой привычный путь из пункта А в пункт Б, лишь на мгновение мелькая в поле моего зрения. Некоторые, впрочем, останавливаются, закуривают. Одна-две затяжки и – была не была! – забегают в кафе. Сразу обретают плоть и кровь. Не тени безликие, двухмерные, в лучших египетских традициях выполненные, а – измученные запыхавшиеся люди. Ничего интересного. Испуганно стряхивают с отворотов пальто клочья тумана, заказывают кофе, глотают быстро и снова – бежать.
- Погодка, говорю, да, - напоминает о себе официант.
Смотрю на его губы. Обкусанные, потрескавшиеся. Кривящиеся в жизнерадостной улыбке.
Если бы не эта улыбка, я велел бы ему убираться. Вместо этого говорю почти приветливо:
- Ну, это смотря с чем сравнивать. В Италии, я слышал, сейчас наводнение. Где-то в Падуе.
- Наводнение? – переспрашивает он. – Бывает… У меня родня там. Внучатый племянник с наречённой своей. Только вряд ли у них что выйдет путное. Девка, знаете ли…
- Да? – переспрашиваю равнодушно.
- Гулящая она, - вздыхает официант.
- Да они все такие…
- Ну не скажите, - он краснеет весь, всей своей головой с ушами, похожими на лопухи, и шеей краснеет, и руками, от удовольствия краснеет, как я понимаю, - вот моя Адель…

***

Теперь Чаку всё было понятно. Паренька-то, оказывается, девушка бросила. Бросила, к другому ушла. Бывает. А парень непростой. Ох, непростой. Как он на Чака посмотрел… Как будто полоснул чем острым по лицу, аккурат посередине лба и дальше вниз, к подбородку. Видел Чак раньше такой взгляд. Видел. Потому и улыбнулся елейно, дурачка включил. На них это всегда срабатывает отменно. Сколько раз уже проверял.
Потом Чак рассказывал Гарри Дж. Поттеру про свою Адель. Никакой Адели на самом деле не было, конечно. Чак её выдумал. Давно ещё. В той самой прошлой жизни.
- А уж красивая какая была – ну чисто солнышко весеннее, в платьице таком лёгоньком, и бусы белые…
Парень и хотел бы отвернуться, уши закрыть – но не тут-то было. Так и слушал, морщился, но слушал. А Чаку не жалко. Не жадный он, Чак. Хоть и грешков в своё время немало совершил, но жадным отродясь не был и на старости лет изменять своим привычкам не собирался. Он с парнем делился – не воспоминаниями даже, какие уж тут воспоминания, о вымышленной-то девушке, а – надеждой. С надеждой даже нищие цари. Вот так-то.
Таким, как этот Гарри Дж. Поттер, очень нужна надежда. Если отнять у них надежду, они могут ведь…делов наворотить.
А всё почему?
Потому что «надежда – глупое чувство», как написано в одной книжке. Сам Чак её не читал, ему рассказывал клиент; очень много занятных вещей он узнавал от клиентов, потом те люди уходили, и память о них уходила вместе с ними. А вещи оставались.
Но того клиента Чак хорошо запомнил. Какой-то иностранец, смешно лопотал по-английски, смешно, но правильно, и всё повторял возбуждённо:
- Вы представляете себе, что такое человек без надежды? Он, понимаете, уже всё потерял, и ему, понимаете, больше терять нечего! В нём уже всё умерло, и надежда тоже умерла, потому что надежда умирает последней… Вы себе представляете, на что способен человек, которому нечего терять?..

***

Я устал. О боже, как я устал. Не хочу слушать ни про какую Адель. При чём тут Адель? Мне бы просто кофе выпить – и в тишине желательно, нет, даже обязательно, это главное условие…и совершенно невыполнимое, кажется.
- Мистер Поттер, вы ночевать останетесь?
- Да, останусь.
А куда мне, собственно, идти?
А идти мне нееекуда.
Поупорствуем. В своём безумстве. Больше-то ничего не остаётся.

***

Сегодня Чаку везёт на интересных клиентов. Только Гарри Дж. Поттер допил свой кофе, только сказал, что завтрак ему в номер подавать не надо, обойдётся как-нибудь, только попрощался и ушёл наверх, как в зале появился ещё один незнакомец, жердя жердёй, взгляд нехороший, с прищуром, волосы немытые, весь какой-то дёрганный, один в один таблица эта медицинская, где ритмы сердца рисуют, туда-сюда, сюда-туда.
Чак сразу побежал к консьержу: визитную карточку смотреть. По визитной карточке столько всего можно о человеке понять! То есть – не очень много, конечно, но кое-что можно.
- А нету, - огорошил его консьерж – нету у него визитной карточки. Говорит, дома оставил.
Чак прочитал запись в учётной книге: Северус Т. Снейп. Номер снял только на ночь – но с возможностью продления срока пребывания. Ну, хоть что-то.
Обслуживать человека со странным латинским именем Чак не решился. Ему одного безнадёжного больного на сегодня хватит. И если Гарри Дж. Поттера ещё можно было вылечить, надежду ему привить, как тепличному нежному растению, то Северусу Т. Снейпу…тоже помочь, в принципе, можно. Только трудно это. Трудно и долго. И никаких гарантий.
Тут не два дня нужно, не три…
Чак вздохнул. Если клиент решит задержаться в их гостинице, то…
А пока – понаблюдаем.
Там видно будет.

***

Ненавижу.
Мне так…
Нет, мне – никак.
В этом-то и проблема.
Я тёмный безвестный идол. Я высох. Весь. Мои губы больше не блестят, обильно смазанные жертвенной кровью.
Глупый официант решил, что меня бросила девушка.
Смешно, в самом деле.
Меня не только девушка бросила. Меня вообще все бросили.
У них, понимаете ли, победа и эйфория.
А у меня послевоенная депрессия.
- Таблеточки, мистер Поттер. Таблеточки вам пропишем, месячный курс пропьёте, кошмары и пройдут, - заявила маггловский психотерапевт. Её мне порекомендовала Гермиона.
- Тяжёлый случай, - сказал Чарли, после того, как набил мне морду. К стыду своему должен признаться, что в тот день я напился, позвал Джинни к себе (ей пришлось сбежать из школы), завалил девушку подарками, после чего долго и томно доказывал ей свои неземные чувства. А потом, когда мы накувыркались вдоволь, я довольно сильно шлёпнул её по заднице, назвал тупой блядью, падкой на славу и обвинил рыжую в том, что она за мной со второго курса таскается только потому что я – Герой. Сука. Ненавижу.
- Вам, мистер Поттер, зелья надо пить. Успокоительные, - сказала мне мадам Помфри.
- Пиздец, - сказал мальчик-проститука после того, как я оттрахал его как следует и дал сверх оговорённой цены ещё двести фунтов. Когда некуда идти, надо идти в бордель, так я тогда решил. Хоть какая-то встряска.
Встряски не получилось. По большому счёту, я ничего не почувствовал. Только раздражение.
- Слушай, - сказал Дин. – А развеяться ты не пробовал?
Наркотики… Какая гадость. На меня они не действуют. Если бы действовали… Но они не действуют. То есть действуют, но не так, как полагается. Как мне плохо было после одной-единственной понюшки кокаина… Я думал – умру.
Но не умер.
Рыхлые волокна табака занимались, тягучий дым ласкал чуткими пальцами бледную кожу…
- И куда ты теперь?
- Уеду.
- Куда?
- Куда-куда… Туда!
Если не уеду – сопьюсь. Или с ума сойду. Без вариантов.
Далеко я не уехал, конечно. Испугался. Не знаю чего. Просто испугался – и всё. До чёртиков. Сидел в Гайд-парке на собственном наспех собранном чемодане и дрожал так, что деревья стонали. И туман. Вокруг туман. Я дышал туманом вперемешку с сигаретным дымом. Я дышал и представлял себе, как внутри меня наливается соком какая-нибудь язва. Как болезнь вторгается в кровоток. Как хиреет всё, медленно и неотвратимо…
- Ч-чёрт!
Я опрометью бросился из парка, пробежался по улице и нырнул в двери ближайшей гостиницы, кинул консьержу свою визитку (опять-таки, заказал я их по инициативе Гермионы. «Страна должна знать своих героев», ага-ага), после чего ворвался в обеденный зал. Заказал еды. Много. Где-то я читал, что человек, который любит жить, любит и есть.
Он ест – он есть. Вот такая нехитрая логика.
Я люблю жить.
Я буду жить.
Когда принесли заказ, я уже совершенно успокоился.

***

- Вы к нам надолго? – спрашивает Чак у незнакомца с нервными пальцами, хотя какой он незнакомец, право слово? Он Северус Т. Снейп, несчастный измученный человек, практически сломленный… От «сломленного» целиком и полностью – пусть глупое это определение, неправильное – с точки зрения языка только, не дела – Северуса Т. Снейпа отделяет что-то невесомое, неясное, то ли пара слов, то ли случайно брошенный взгляд… И не Чак будет тем дураком, который слова эти скажет и взгляд бросит. Нет уж. Сам не скажет и не бросит и другим не позволит. Сказать и бросить.
- Это уж как получится. Зависит от уровня вашего сервиса. Который пока, откровенно говоря, не впечатляет, - отвечает Северус Т. Снейп. Вроде и пытается говорить ровно, но как будто желчью плюётся. Чак не обижается, а другого это бы задело непременно. Но Чак знает, как трудно хоть что-то сказать, когда тебе не просто плохо – а невыносимо. А выносить как-то надо. Как – непонятно. Но надо. Зачем – тоже непонятно. Надо и всё. Так уж оно устроено.
- Вы правы, сэр, - елейно улыбается Чак. – Мы постараемся работать лучше.
Северус Т. Снейп в ответ только кривится.

***

Ночью я почти не спал – разве что погружался ненадолго в туманный кефир своих ночных кошмаров. Эта субстанция практически не отличалась от того тумана, что клубился за окном… Мягкая, ядовитая. Я опять начал бояться. Когда мне это надоело, я зажёг ночник, немножко выпил для храбрости, пару стаканов виски всего-то, и всю ночь читал какой-то сентиментальный любовный роман. Смешно даже. «И он впился страстным поцелуем в её трепетные губы». Я бы и дальше читал, но книжка закончилась – как раз разгорался рассвет. Следовало поддерживать образ добропорядочного, довольного жизнью бюргера (я ведь сам хотел вести «нормальную» жизнь, не так ли?), поэтому я сделал над собой усилие и спустился к завтраку.
Чтобы столкнуться нос к носу с Северусом Снейпом. Он как раз сидел за крайним столиком и выговаривал официанту что-то нелицеприятное. Когда увидел меня, вздрогнул и замолчал.
Моей первой мыслью было, что мы друг друга стоим. Два недобитых зомби, бледная немочь, две штуки, упыри тёмные со взорами потухшими, спешите видеть.
Снейп так и сидел, по инерции потряхивая вилкой, на которую была наколота зелёная пакость.
- Вы тоже не любите брокколи? – спросил я.
Удивительно, что он не напомнил мне: «Манеры, Поттер». Вместо этого сказал:
- Что вы здесь делаете?
- В данный момент собираюсь завтракать, - сообщил я. – А вообще – живу в этой гостинице.
- Вам сюда завтрак принести, мистер?.. – вмешался в нашу занятную беседу официант.
Почему, собственно, и нет?
- Вы не против, мистер Снейп?
- Против, - сразу же говорит «мистер Снейп».
- Очень жаль, - ухмыляюсь, - но эта забегаловка пользуется удивительной популярностью. Места свободного не отыщешь. Только за вашим столиком. Впрочем, чёрт с вами. Мистер, как вас зовут, мистер?.. Чак? Будьте добры, Чак, принесите мистеру Снейпу ещё две тарелки брокколи – за мой счёт, разумеется, - протягиваю официанту пару фунтов. – А я пойду, пожалуй.
- Никуда вы не пойдёте, Поттер, - рычит Снейп, - пока не съедите свою отвратительную капусту. Всю!
- А ведь можно было обойтись и без таких жертв, - вздыхаю я, кивая Чаку. – Ещё омлет с грибами, пожалуйста.

***

Как они оживились-то! Оба. Давние знакомцы, сразу видно. Даже более того – давние недруги. Их встреча – она неслучайна. Чаку интересно, что же будет дальше. Вернее, как оно будет. Ведь теперь он точно уверен: всё у них будет хорошо. Не сразу, конечно. Но будет.
Хорошо.
Ещё одна история в Чакову коллекцию разношерстных баек. Он рассказывает другим людям только истории со счастливым концом. Он не жадный, совсем нет. Он продавец надежды. Платой ему служит их плохое настроение. Их жалобы. Муть на дне души, которую можно увидеть, если внимательно посмотреть человеку в глаза. А взамен они получают её. Надежду. Выгодная сделка, если вдуматься.

2. Память.

«Сказка Паганеля имела огромный успех». Жюль Верн, «Дети капитана Гранта».

Любая паршивая книжка начинается с какого-нибудь красивого псевдориторического вопроса. Вроде: «Знаете ли вы, что такое Память? Нет, не память в обычном понимании этого слова, а – Память?»
Какая мерзость. Если бы я был писателем…но я не писатель.
Мне нет нужды выпытывать у музы громоздкие словесные конструкции, нет нужды оперировать сложносочинёнными предложениями, нет нужды нанизывать бисер знаков на нити здравого смысла, а после метать этот бисер перед свиньями – я не писатель.
Ура.
- Поттер, - говорю я, - вы знаете, что такое Память?

***

- Что такое Память, Поттер? - спрашивает Снейп.
Здесь слишком много запахов. Я не могу не думать о том, что от парня в клетчатой рубашке воняет чесноком и ещё чем-то кислым. Жухлые трупики цветов благообразно покоятся в пластмассовых вазах – лучшая иллюстрация к сакраментальному «Memento mori». От румяных сосисок несёт гнильцой. Мясо истекает жиром, как я – тоской. Нам обоим это не нравится.
Поэтому мы такие невкусные.
Жаркое – отрава для рецепторов, маленьких «умных» сосочков на розовых языках всех этих Джонов, Бетти и Рудольфов. Я - тоже отрава. Ничего меня не берёт.
Это я всех беру.
Мне вдруг приходит в голову, что это я так пахну. Именно я. Кислым, гнильём, тоской и жиром, а ещё дурной смертью, чужой дурной смертью, и это хуже всего.
На Упивающихся устроили охоту. Упивающиеся тоже устроили охоту – свою. Я не хотел быть борзой собакой, брехливым псом. Загнанным оленем быть тоже не хотел. Но никто не интересовался моими желаниями.
И это было большой ошибкой.
Я оказался не оленем, а кабаном, опасным зверем с острыми клыками. В темноте легко перепутать.
Они пришли ночью.
Мстить.
Месть – это низкая радость слабых. Единственная радость, которая им доступна.
Я убил двоих – защищаясь. Ответил на «аваду» «экспеллиармусом», Упивающегося отбросило назад, к стене, он рухнул на своего приятеля, который нечаянно задел ногой дверцу шкафа. Откуда сразу же выскочил боггарт – в образе Вольдеморта.
Они умерли от разрыва сердца.
Я не поверил сначала. Полчаса пытался нащупать у этих ребят пульс.
Вотще, как говорится.
Разное говорится. Демагогию все разводить горазды.
- И так, оказывается, бывает, - сказал Рон, когда обо всём узнал.
Гермиона подвела под этот случай целую научную базу. Долго рассуждала о тиранах и деспотах, репрессивной политике и разнице между слепым обожанием и страхом, у которого «глаза велики».
Я почти не слушал.
Я думал о том, что простым «экспеллиармусом» уже отправил на тот свет кучу народа, включая Вольдеморта, а это, как ни крути, тенденция.
В те дни мне не хватало совсем чуть-чуть, какой-то капли. И после случая с Упивающимися, когда мне на голову будто бы вылили ушат ледяной воды (а это не одна капля, а много-много капель), и началось то самое, которое длилось и длилось – до сих пор.
«То самое». Сам не знаю что. Поди туда не знаю куда принеси то не знаю что.
Не принесёшь, башку оторву.
И подпись: Сам-Знаешь-Кто.
Одного Сами-Знаете-Кого я уже убил. И сам теперь стал Сами-Знаете-Кем.
Героем. Отцом-освободителем, чтоб его. Своим собственным ночным кошмаром.
- Память, - говорю, - память – важная штука. Вы хотите, чтобы я вернул вам ваши воспоминания?
Тут Снейп меня удивил.
- Нет, - говорит, - не хочу.
Поднимаю брови.
- Нужно жить дальше. А не Память – свою, к слову сказать, Память, не их, а свою Память о них, вы это понимаете? – почитать. До скончания дней.
Понимаю ли я? Ни черта не понимаю.
- Поттер, всё это время я был страшным эгоистом.

***

Ужасным эгоистом. Я жил болью – той, которую испытывал, утратив Лили. Весь мир был виноват в моей трагедии. Я и сейчас так иногда думаю, а уж в бытность свою «юношей бледным со взором горящим» просто не умел иначе. Чуть что не так – виноват, естественно, «о жестокий мир», и вы, уроды малохольные, тоже виноваты, чтоб вам всем кишки великий Салазар узлом завязал. Став постарше я, разумеется, выдумал более изящные формулировки. И более страшные кары. Но суть моих претензий оставалась неизменной. Суть моих беспочвенных претензий.
С некоторых пор я с уверенностью могу утверждать, что природный змеиный яд благоприятно влияет на количество нейрофизиологических процессов, происходящих в коре головного мозга. В какой-то момент (если, разумеется, трагический факт недостатка серого вещества у испытуемого не повлияет на результаты проводимого вами маленького смертельно опасного эксперимента) качество переходит в количество.
Это, конечно, лучшая из новостей.
Хоть монографию пиши.

***

- Память, - говорит Снейп, - это жизнь. Это ваш личный опыт, в соответствии с которым вы делаете определённые выводы. Выводы, Поттер, - это установки к действию. Это ваша «завтра». А память – она «сегодня и всегда». Если у вас не остаётся воспоминаний, то тогда вообще непонятно, зачем всё это затевалось.
Могу поспорить с этим утверждением. Могу поспорить. Но не сейчас.
Сейчас меня только одно интересует:
- А почему вы раньше свои воспоминания в мыслеслив не поместили? А потом бы вы разбили этот самый мыслеслив. И всё.
- А смысл? Хотя… Неприкаянный маразматик-шпион – это сильно, Поттер. Непременно запатентуйте. Все авторы так называемых высокохудожественных романов ваши.
- Очень смешно. Я хочу сказать…
- Я должен был закончить это, Поттер. Всё это. Всю историю, в результате сюжетных перипетий которой я оказался профессором зельеварения в школе Хогвартс, двойным агентом и практически национальным героем.
Угу. После того, как его откачал Люциус Малфой с помощью бригады заинтересованных из Св. Мунго, вся Англия узнала о «подвиге разведчика». Без Риты Скиттер не обошлось, естественно. Но это было потом. Сначала Снейпа требовалось найти. Выцепив Драко из гущи сражения и передав чадо рыдающей Нарциссе с приказом немедленно аппарировать в мэнор, Люциус Малфой отправился в Визжащую Хижину. Там, полюбовавшись мгновение бесчувственным телом истекающего кровью приятеля, Люциус, презрев брезгливость (по большому счёту, сам он выглядел не лучше), обнял грязного, мокрого и почему-то всего в паутине Снейпа и заранее заготовленным порталом перенёс обоих в Мунго. Тамошние колдомедики отнеслись к идее немедленно спасти убийцу Дамблдора весьма скептически. Люциус не стал их разубеждать и что-то им доказывать. Обошлось также без показательных пыток и прочих противоправных действий. Глава рода Малфоев всего лишь дружелюбно улыбнулся и попросил врачей поставить свою подпись на документе следующего содержания:
«1. Меня, колдомедика Св. Мунго, давшего клятву Гиппократа, уведомили, что Северус Снейп является членом Ордена Феникса и действует исключительно в интересах правительства, а также добропорядочных магов, свибов и магглов, не вставших на сторону Того-Кого-Нельзя-Называть.
2. Я подтверждаю, что отказал Люциусу Малфою в его просьбе оказать врачебную помощь вышеупомянутому Северусу Снейпу.
3. Я осведомлён, что моё бездействие может повлечь за собой мучительную смерть последнего».
Так Люциус Малфой спас спасителя Спасителя (с маленькой буквы – это Снейп, потому что без него у меня бы ничего не вышло, а с большой – это я, потому что…потому что я всегда с большой буквы, это теперь традиция).
Очко в его пользу. Малфоевским интервью зачитывался весь волшебный мир. Включая господ присяжных заседателей.
В результате Малфой не получил даже условного срока, отделавшись лёгким испугом. Строго говоря, во время Второй Войны он ничего противоправного не делал: сначала сидел в Азкабане, потом сидел в мэноре, а после, во время битвы за Хогвартс, был занят исключительно тем, чтобы никого не убить. Даже в целях самозащиты. Это было очень трудно, но он справился. Его палочку потом специально проверяли. На открытом заседании судебной комиссии.
Так весь магический мир узнал о том, что Люциус Малфой пользуется омолаживающими заклинаниями мадам Помпадур.
- Вы ешьте, ешьте свою брокколи, Поттер.
- Сами ешьте! Я её вам заказал. Вам нужны витамины, мистер Снейп.

***

Витамины в первую очередь необходимы ему. Так же как и ненавязчивое лечение. Чтобы и не понял, что же такое с ним происходит, доверчивый легковозбудимый гадёныш.
А у меня – у меня всё в порядке.
Лучше не бывает.
Жаль только, что я не могу убедить в этом Люца.
- Ты, Сев, дурак, и теория у тебя глупая, - говорил мне человек, три месяца назад вложивший деньги в МММ («Маги, Магглорожденные и Маглы»; естественно, я его отговаривал: очевидно, что организация – дрянь, надувательство. Очевидно, видимо, только мне). – Послушай себя. Какая разница, что ты там забыл? Выводы, согласно твоей глупой теории, ты ведь сделал – уже! И жить тебе теперь с этими выводами. Лучше бы ты разобрался, что в мозгах своих нагородил, какую Вавилонскую башню. А не старательно делал вид, что всё прекрасно, ты, ходячая амнезия.
- Новсёпрекраснлюц, - кое-как выдавил из себя я. Разозлил он меня – до одури! Того и добивался, кровопийца. Чувств. Сильных. Знает же, что когда я выхожу из себя, разговорить меня проще простого. Зачем ему нужны бесценные сведенья о моём внутреннем самоощущении, я даже не представляю. Его мысли для меня – непостижимая материя из разряда абстракций, не подчиняющаяся к тому же принципам бинарной логики и не отягощённая всякой ересью вроде объективно достижимой цели.
Например.
Люц всегда проигрывает мне в шахматы. Потому что одержим маниакальным стремлением провести всех своих пешек в дамки. На короля вражеского ему плевать. На противника, по большому счёту, тоже. Он слишком самовлюблён, чтобы утруждать себя попытками самоутверждения. Представления о тактике у него тоже весьма специфические. И ещё он искренне недоумевает, почему фигуры ходят так, а не иначе.
Чтобы играть было интересно, Люци.
Чем сложнее – тем лучше.
- Ты ничего не понимаешь, Сев, - снисходительно говорит в ответ на мои разъяснения это белобрысое чудовище, - выигрывать интересно. А всё остальное – это так, суета сует и томление духа. И шахматы твои бессмысленные – тоже. Никакого удовольствия от победы.
- Ты же ещё ни разу меня не обыграл! – возмущаюсь я.
- Ну вот видишь. Это – прямое доказательство моих слов.
Его мысли для меня – непостижимая материя из разряда абстракций. Я не уверен, что он вообще мыслит. Может, просто не слишком старательно притворяется.
- И куда ты теперь?
- Уеду. Надо развеяться. Жить, наконец, полной жизнью, дышать полной грудью.
Но я не уехал. Даже не знаю, почему.
Или знаю.
Мне казалось, что я закончил все дела. Но сами дела, очевидно, так не считали.

3. Заблуждения.

«Постойте, Йолл, - сказал Корню, который так и не перестал ходить вокруг них, точно голодная, но нерешительная хищная птица.- Надеюсь, эта ваша путаная бессмыслица к чему-нибудь ведет.
- И со временем распутается, - сказал Йолл.
- Сомневаюсь, что у меня есть столько времени, - сказал Корню». Роберт Ирвин, «Арабский кошмар».

- Знаете, что… - вдруг сказал я. А, собственно, что? На самом деле, я просто так это сказал. Чтобы не молчать.
- Что? – спросил Снейп.
Мне нужно было срочно придумать подходящую тему для беседы. Какую-нибудь…не очень глупую.
- А почему вы…тут?
- Тот же вопрос я, вероятно, могу задать и вам, - сказал Снейп.
- Можете. Но большой самонадеянностью с вашей стороны будет думать, что я на него отвечу, - сказал я.
Снейп поднял обе брови. В его случае, я так понимаю, это означает крайнюю степень удивления, граничащую с сердечным приступом. Чёрт. Тьфу-тьфу-тьфу.
- Поттер, - сказал Снейп, глядя на то, как я «незаметно» отплёвываюсь, - я и не надеялся даже, что вы поведаете мне эту страшную тайну. Поэтому потрудился приобрести «Ежедневный Пророк». И бросить взгляд на первую полосу.
- Ммм, - глубокомысленно протянул я.
Уел он меня. Ну это как всегда.
- Рональд Уизли полагает, что вы на коленях должны приползти после вашей возмутительной выходки. И покаяться. Чтобы вас простили. Не сестра его простила, а, почему-то, именно он.
- Ага, - сказал я, начиная раздражаться. – Сейчас. Уже. Только штаны подтяну и сразу поползу. А то, когда штаны спадают, уж больно неудобно. На коленях-то.
- Печально понимать, - меланхолично констатировал Снейп, вертя в руках чашку, - что миссис Уизли, в девичестве мисс Грейнджер, настолько плохо исполняет свои супружеские обязанности. И мистеру Уизли для – я цитирую – «полного удовлетворения» требуетесь вы, перед ним, на коленях.
Сначала я не понял. И потом тоже не понял. Только минуту спустя до меня дошёл смысл его слов.
И я заржал.
Это обидно было, конечно.
Но ужасно смешно.

***

Поттеровский мыслительный процесс привёл к неожиданным результатам.
- Не, - мотает лохматой головой Надежда, Опора etc., - Рон не в моём вкусе. Я всё больше как-то по брюнетам.
Очень информативно. Вот никогда бы не подумал. С другой стороны… Если уж выделяться из печальной толпы обывателей – то всеми возможными способами. В год отразить «аваду кедавру», в двенадцать лет заколоть василиска мечом Годрика Гриффиндора, в семнадцать уничтожить Тёмного Лорда простым «экспеллиармусом». На фоне поттеровских достижений его «голубизна» выглядит как приятное дополнение к портрету «самого очаровательного Героя за последние триста лет» (с) Рита Скиттер). Поклонницы будут в восторге. Поттер не достанется, конечно, какой-нибудь Мэри, но и её противной соседке Изабелле тоже не достанется, что обрадует нашу Мэри безмерно. Герою осталось только найти себе сердечного друга посимпатичнее – и получать умильные письма со всех уголков Англии. Как будто ему и так редко пишут.
Нет, ну вот только бы внимание к себе привлечь!
Хуже Малфоя, честное слово.
У того хотя бы стиль есть.
Жаль, что я не гомофоб и не могу теперь Поттеру ничего мерзкого сказать по поводу его ориентации. Когда ты играешь не в одни ворота, а находишь определённую прелесть и в женщинах, и в мужчинах, очень трудно быть гомофобом.
Да и глупо.
Даже глупее, чем сидеть в паршивой забегаловке, пить паршивый кофе и наблюдать, как у национального героя дрожат ресницы, порозовевшие белки глаз резко контрастируют с пергаментной бледностью щёк, а пальцы сжимают чашку так, как будто Поттер жаждет её задушить. Потому что представляет на месте этой чашки какого-то неприятного типа. Вопрос – какого?
- Я полагал, что вы влюблены в Джинни Уизли, - спокойно сказал я.
- Я и был. Только она меня не любит.
- И как же вы это выяснили?
- Выяснил и всё, вам-то что за дело? – огрызнулся Поттер. Чашка в его руках пошла трещинами.
Глаза опасно позеленели. Раньше они были блёклые, какие-то выцветшие, а сейчас стали «цвета авады» - любимое сравнение восторженных девочек пятнадцати лет и Риты Скиттер, которая в последнее время не забывала тиснуть описание внешности Героя чуть ли в каждую статью «Пророка» («На его плечи небрежно была наброшена изумрудная мантия из новой коллекции мадам Малкин. Глаза цвета «авады» смотрели на мир из-под стёкол стильных очков, купленных в магазине «Антик и сыновья». Белоснежная улыбка – Гарри чистит зубы ТОЛЬКО зубной пастой «Magic» – осветила его мужественное лицо»).
В газетах писали также о неконтролируемых приступах поттеровской ярости. Я и сам однажды оказался свидетелем одного из таких приступов. Поттер об этом факте моей биографии осведомлён не был.
- Успокойтесь, Поттер, - негромко сказал я. – Нет мне до вас никакого дела.
- Как так? – тут же обиделся Поттер.
Ужас, да.
- Вы уж определитесь, наконец, как вы относитесь к возможности моего присутствия в вашей жизни. После этого и будем говорить о каких-нибудь более занятных вещах. Или не будем, - сказал я ему.
Я это сказал. Это сказал я?!
Позвольте, а зачем?
Зелёные глаза Лили. Нетрадиционная сексуальная ориентация – эта новость меня несколько огорошила. Герой. С явными суицидальными наклонностями. Если судить объективно – довольно симпатичный парнишка. Даже красивый. Когда молчит.
А ещё он дебошир, неврастеник и начинающий алкоголик.
Ужас, да.
Плохи мои дела…
Определённо.

***

Ух, как я хочу спать… Бессонная ночь сказывается. Даже кофе не помогает.
Зачем я сказал ему, что я, ну?.. В тот момент я счёл, что это хорошая идея. Забавно, по крайней мере – учитывая то, что он говорил о Роне.
Снейп смотрит насмешливо, ждёт ответа.
В кои-то веки решаю сказать ему правду. В конце концов, я лгал ему с одиннадцати лет – по поводу своих ночных блужданий по школе, кражи ингредиентов из его кабинета, да мало ли… Даже если я сейчас выложу всю подноготную как на духу, он всё равно мне не поверит, и можно будет со спокойной душой идти спать.
О да.
- Нормально я отношусь. К возможности вашего присутствия в моей жизни. Даже хорошо. Вот мы с вами только полчаса от силы разговариваем. И за это время мне…
Стало как-то легче. Проще. Светлее. Вопреки вашим насмешкам. Или благодаря им?.. Очень трудно быть несчастным, когда несчастье твоё высмеивают. Не тебя – а твоё несчастье. И талантливо высмеивают. Терпеть такое со скорбной миной – это просто преступление перед самим собой. Да и лопнуть можно. От распирающего хохота.
Всего этого я ему говорить, разумеется, не стал.
- …хуже не сделалось. Даже наоборот.

***

Беспалочковая магия, заклинание «легилименс», осознание: Поттер мне рад.
Неладно что-то в королевстве Датском…
Поттер мне рад.
Нужно признать: неладен я сам. Никогда ещё, честно говоря, я не был так близок к самоубийству, как в последние два-три месяца.
Тоска грызла меня – совершенно беспричинно, так мне казалось.
Но если…
Хорошо, возможно, Люциус прав, и я утратил что-то важное. В воспоминаниях моих зияет дыра, и это делает меня несчастным. Наверное.
- Как мило, - говорю я. – Пожалуй, - говорю я, - вы были правы, мистер Поттер. И теперь, - говорю я, - в честь нашего с вами будущего плодотворного сотрудничества не сочтите за труд передать мне мои воспоминания.
- Ннно у ммменння нннет мммыслеслива, - стушевавшись, бормочет он.
У меня тоже.
А в школе я теперь не работаю.
Я давно уже вольная пташка.
В крайнем случае – в самом крайнем случае – можно обойтись и без мыслеслива. Я же опытный легилиментор. Другое дело, что, даже сотрудничая с Дамблдором, мы предпочитали лишний раз в мозги друг другу не лезть. Так то Дамблдор…
Стоп. Дамблдор. Школа!
- Думаю, печально памятный вам мыслеслив до сих пор находится в моей бывшей спальне в Хогвартсе. Гораций предпочёл моим комнатам более комфортабельные помещения на втором этаже. С большими окнами.
На словах «печально памятный» Поттер кривится. Говорит задиристо:
- Как я его понимаю. Этот ваш мрак и холод совершенно непригоден для…ни для чего не пригоден! Как вы могли там жить без солнца – это же уму непостижимо!
Это Поттер, напоминаю я себе. Это Поттер. Грех больных обижать. И детей. Больных детей обижать – это и вовсе преступление перед человечеством.
- Долго и счастливо, Поттер, - отзываюсь почти ласково, - до сих пор, пока вы собственноручно не напоили директора Дамблдора превосходнейшим ядом.
- Он сам попросил! – тут же взвивается Поттер.
- А вы и рады были?
- Да вы, вы… Это вообще-то вы его убили!
- Он сам попросил, - парирую я.
Человечество может с полным правом высказать мне своё гневное «Фи». Заслужил. Но слишком велико было искушение… Он так смешно злится.
- Вы нарочно меня доводите, - вдруг говорит Поттер.
Я умиляюсь.
- Браво, Поттер! Вам всего семь лет понадобилось, чтобы прийти к этому умозаключению. Отличный результат для твердолобого Героя, страдающего к тому же маниакально-депрессивным психозом – «про остальные 99 фактов из жизни Героя читайте в новом номере «Ежедневного Пророка».
Стоит мне начать – и я уже просто не могу остановиться. Отвратительнейшее свойство моего организма. Но это так…приятно.
- Всё, - говорит Поттер. – Хватит с меня. Я не отдам ваши воспоминания. Не надейтесь.
- Это будет неблагородный поступок. Он идёт вразрез с вашей репутацией.
- Да чёрт с ней, - говорит Поттер, - с репутацией. Вам нужны ваши воспоминания. А они у меня, и чёрта с два вы их получите. В этом вся штука. Понимаете?
Беспалочковая магия, заклинание «легилименс»… Натыкаюсь на сильнейший блок.
Не понял.
Ещё попытка.
С тем же успехом.
Научил на свою голову. Но… Поттер же – бездарность. Его учи, не учи… Мерлин, обдумаю эту проблему позже. Не до неё сейчас.
Я бодро провёл рекогносцировку возможных моделей поведения и пришёл к выводу, что воздействовать на Поттера мне решительно нечем. То есть, было множество вербальных способов усмирения разбушевавшегося Героя и как минимум два невербальных, но все они предполагали физическое либо эмоциональное давление (читай: насилие) и были запрещены законом. Меня бы это не остановило, разумеется. Если бы…
Если бы не тень от пушистых ресниц, падающая на его по-детски припухлую щёку.
Если бы не возмутительная гриффиндорская манера делить мир на тёмное и светлое. Я оценил все прелести пребывания в разряде «хороших парней». Поттер мне улыбался. А когда я его разозлил, он повёл себя так…не по-поттеровски! Одного этого было достаточно, чтобы…задуматься.
(К слову сказать, иногда Рита Скиттер не слишком перевирает факты. Относительно белоснежная улыбка действительно освещает его лицо. Вот насчёт «мужественности» я бы поспорил.)
- Понимаю. Не мог отказать себе в удовольствии. И что теперь прикажете, прощения у вас просить? – я ринулся в атаку.
- Нет, - тут же сказал Поттер. Как мне показалось, немного испуганно. – Не надо…прощения.
Интересно. Оч-чень интересно.
- Тогда давайте попробуем начать сначала, - вздохнул я.
- Давайте просто аппарируем в Хогсмид, - буркнул Поттер.

***

Великий Мерлин. Я его ненавижу. Точнее, я ненавижу, когда он начинает так со мной разговаривать. Я чуть не умер от удивления, когда он поинтересовался, не нужны ли мне его извинения. Ага, спасибо, заверните.
Снейп собрался просить у меня прощения. Плюс сто двадцать к моей репутации.
Однако моей репутации начинающего, но подающего большие надежды безумца уже ничто навредить не может, так что обойдусь как-нибудь. Без его извинений. Должно же быть в этом мире что-то незыблемое.
Снейп – вот он, мой якорь. Снейп с его безмерным ехидством и насмешливым прищуром – краеугольный камень моего нынешнего бытия, и если Снейп сделает что-то, выходящее за рамки моих представлений о нём, то мир мой рухнет.
Грош цена тому миру, конечно.
Но это ничего не меняет.
Мне же теперь самая малость нужна, чтобы пойти трещинами и разлететься на куски, что твой давно забытый гранитный бог, замшелый истукан, дряхлый, просто дряхлый, и всё, и никакого тебе глубинного смысла.
Это – не тот исход, который представляется мне оптимальным.
Я…я всю свою жизнь сражался не со Злом – а с Вольдемортом. Не со Злом – а с человеком. Пусть он скрестил себя с рептилией, или что там ещё он с собой сотворил, всё равно Вольдеморт был всего лишь человеком.
И после его смерти… Я понял, что нет Добра и Зла. Эти дурацкие термины придумали люди, чтобы было проще управлять другими людьми, только и всего.
Это началось ещё со времён Христа. Родоплеменная мораль (всё на благо семьи, своя рубашка ближе к телу, характеристика окружающих в соответствии с системой «свой-чужой») сменилась иной, христианской моралью, оперирующей идеалами и нравственными категориями. Только идеалы и нравственные категории были выдуманы кем-то посторонним, мудрым и печальным, настолько совершенным в своём духовном парении над суетной тщетой, что обычных людей он уже давно перестал понимать – абсолютно! Они, его идеалы, с природой человеческой никак не соотносились. Они были как зелёные насаждения посреди Сахары. Очень быстро засыхали. Вроде и есть – но не живые. Где бы найти такую душу, чтобы цвёл в ней райский сад? Да нигде. А вот наоборот – всегда пожалуйста.
Всё это было очень паршиво. Я бы хотел жить как раньше. Но не мог.
После смерти Вольдеморта среди сотрудников министерства началась борьба за власть. Газеты упоенно обсасывали подробности последней битвы. Общественность принялась гнобить Упивающихся и их детей. Глядя на это, я вспомнил своего отца. «Он виновен уже тем, что существует», - так он говорил или близко к этому – о Северусе Снейпе. Двенадцатилетние сыновья четы Кэрроу, робкие и запуганные ребята, были живой провокацией для Светлых, мать их, сил, старшекурсников и победителей. Которых, как известно, не судят.
Их можно понять, конечно. Методы Кэрроу…
Но дети-то чем виноваты?
Вовсе не обязательно было бросать маленьких Адольфа и Геллерта посреди Запретного леса и заключать пари: выберутся, не выберутся? Не выберутся, разумеется; тогда на какой минуте их съедят? И, самое главное, кто?
Всё это было очень паршиво. В конце концов в моей жизни наступило одно прекрасное утро, когда я окончательно разочаровался в человечестве, да и не только в человечестве, а во всём мире, который был придуман какими-то малахольными богами явно с большого бодуна. На свежую голову такое уёбище не сочинишь, как ни старайся.

4. Решения.

«Уже давно К. подозвал Ханса к себе на кафедру, поставил его между колен и время от времени ласково поглаживал его по голове. И хотя Ханс иногда упрямился, все же эта близость как-то способствовала их взаимопониманию». Франц Кафка, «Замок».

- В Хогсмид так в Хогсмид, - согласился я. Присутствие Поттера отвратительно сказывается на территориальной целостности моего эго. Я как-то неадекватно реагирую на мальчишку. Он меня нервирует.
Пора прекращать этот балаган. Когда мои воспоминания окажутся там, где им и полагается быть, я с удовольствием променяю поттеровское общество на компанию чего-нибудь неодушевлённого, и не обязательно бутылки. Вино из бочки мне гораздо больше нравится.
- Как вам будет удобно, мистер Поттер, - добавляю вежливо. Необходимо минимизировать разрушительное воздействие, производимое выходками этого невозможного нахала на мои нервные клетки. Это просто – нужно всего лишь перестать провоцировать неуравновешенного Спасителя. Его смятенный дух не выдержит бремени моих инсинуаций. Его смятенный дух, не отягощенный излишками здравого смысла, не выдерживает даже суровой правды жизни. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что осведомлён о процессах, творящихся в лохматой поттеровской голове. А творится там разочарование. Творится и крепнет, разбухает, будто хлеб в стакане вина.
Я искренне рад, что это теперь не мои проблемы.
Мир всеми правдами и неправдами спасён. Мавр сделал своё дело, мавр может уходить.
Я и уйду.
Съеду при первой же возможности.
В этой гостинице всё пересаливают. Даже яичницу.

***

А теперь он разговаривает со мной вежливо.
В Запретном лесу, должно быть, сдохло что-то очень-очень большое. Нужно будет не забыть выразить Хагриду свои соболезнования относительно внезапной трагической кончины всего поголовья акромантулов. Чтобы Снейп держался со мной УЧТИВО…
На всякий случай я бросил взгляд в окно.
Снег не шёл.
Бедный Хагрид…

***

- Вы уже закончили свой завтрак? – осведомился я.
- Да, благодарю вас, - подхватил Поттер.

***

Такой резкое изменение линии поведения – это неспроста. Снейп явно что-то задумал.
Интересно, что?
То есть, неинтересно, конечно. Совсем неинтересно.
- В таком случае предлагаю переместиться на улицу.
- Отличная идея.
Стоп. А что Снейп вообще делает в маггловской гостинице?
Я ведь у него спрашивал. А он не ответил.

***

Взгляд у Поттера стал задумчивый. Оценивающий, я бы сказал.

***

Снейп что-то замышляет.
Не то, чтобы меня всерьёз интересовали его сомнительные махинации… В конце концов, о неблагонадёжности бывшего двойного агента осведомлены все, кому не лень. Весь магический мир в курсе перипетий его судьбы. Слуга двух господ…и где теперь эти господа?
А пусто место свято не бывает.
- Вы идёте, мистер Поттер? – нетерпеливо интересуется Снейп.
И что он так рвётся именно в Хогвартс? Учитывая тот факт, что Снейпа (как и меня, только он никогда с этим утверждением не согласится) неприятности притягивают как луна – пытливый волчий взгляд…
- Поттер, ну что вы копаетесь?
Мерлин, ну какое, какое мне дело до Снейпа? Ну любил он мою мать. Ну защищал меня семь лет. Ну шпионил, рисковал собой, трудился нещадно на благо победы и даже меч Гриффиндора мне передал весьма оригинальным образом…
- Я иду.
Интересно, сколько я ему должен…за всё?

***

Как только мы оказались на улице, я схватил Поттера за плечо, прижал к себе и аппарировал обоих в Хогсмид. Для мальчишки это, почему-то, оказалось большой неожиданностью, и, очутившись в магической деревне, он попытался развлечь редких прохожих удивлённым ойканьем и земными поклонами. Одним, по крайней мере, точно.
Пришлось ловить.
Теперь Поттер удивлённо моргает своими зелёными глазищами, оглядывается по сторонам непонимающе, отлепляться от меня вовсе не спешит, и мне такое положение вещей…нравится?
Мерлин, когда же это закончится.
Отстраняюсь, интересуюсь машинально у Поттера, дескать, что же такого нового и неожиданного он разглядел на задней стене заведения мадам Розмерты – а сам в это время пытаюсь проанализировать причины своей…хм, столь странной эмоциональной реакции. По пунктам:
1) Поттер со мной, в безопасности.
2) Поттер со мной – и не говорит дерзости без остановки, иногда просто молчит и улыбается. Ему идёт.
3) Поттер со мной, и его вид полностью отвечает моим эстетическим потребностям.
4) Ключевая фраза здесь – «Поттер со мной».
5) Бред. У меня временное помутнение рассудка. Должно быть, это заразно, а Поттер – ходячая бацилла, как ни крути.
Теперь выводы.
Я уподоблюсь этим решением флоббер-червю. Нет, хуже. Я уподоблюсь этим решением героине Капоте в «Завтраке у Тиффани». Но – я, чёрт возьми, подумаю об этом завтра!

Глава 3

Глава вторая, которая третья и одновременно восьмая.

1. Абстиненция морфийного генеза.

«Вдруг выясняется, что сэр Макс способен не только писать стихи, что само по себе выходит за рамки моего представления о порядке вещей, но и напиваться в стельку... Скажи, ты действительно такой непредсказуемый, или тебе почему-то нравится в это играть? - Неожиданно спросил Лонли-Локли. Вопрос мог бы показаться довольно резким, если бы не сопровождался едва заметной мягкой усмешкой.
- А что, есть какая-то разница? - Я пожал плечами. - В таком случае, я даже не знаю. И то, и другое, наверное... И вообще все не так страшно: все эти подвиги я совершал когда-то невероятно давно. Уж кто-кто, а ты-то прекрасно знаешь, что иногда люди очень меняются». Макс Фрай, «Тёмная сторона».

«Гарри, дружище!
Книгу Сетха я тебе не пришлю, и не надейся. Во-первых, это довольно бесполезная штука и ничем тебе помочь не сможет (я проверял), во-вторых, вывести её из Египта не проще, чем оттащить Хагрида от очередного кусачего злобного «пусика». То есть совершенно невозможно, безнравственно и антигуманно.
Чем вызван твой внезапный интерес к событиям, происшедшим в Азкабане? Ты считаешь, что за этим стоят последователи Вольдеморта? Я, конечно, «по секрету» выведал кое-что у отца, но не уверен, что эта информация тебе пригодится.
Для начала, отец вообще никаких теорий «страшной мести» не строил. Этой идеей загорелся Перси. Все уши отцу прожужжал, ну, ты же знаешь нашего невозможного «профессора». Теперь, когда он преподаёт в Хогвартсе, разговаривать с ним вообще нельзя. Потому что говорит он сам, только он – и знал бы ты, СКОЛЬКО он говорит. Честное слово, я скучаю по тому самодовольному ослу, который на цыпочках бегал перед Краучем. По крайней мере, про многочисленные достоинства Крауча слушать было интереснее, чем восторгаться новыми методиками борьбы с боггартами, рассказами о влиянии песни баньши на желудочно-кишечный тракт парнокопытных и всем таким прочим. Вот как я его впервые здесь полгода назад увидел, так с тех пор и идёт. Новая встреча – старая волынка. Хотя зачем я тебе это рассказываю? Ты же и сам «профессора» нашего недавно видел, если я правильно всё понимаю.
(Мама, кстати, по-прежнему в экстазе. Только и разговоров: «Ах, наш Перси, ах, он преподаёт в Хогвартсе…»)
Если ты спросишь меня, что об азкабанских делах думает отец, то – ничего не думает. Он страшно занят. Они все страшно заняты. Им неинтересно, что происходит с заключёнными. Перераспределение сфер влияния волнует их гораздо больше. Отец пытается хоть как-то помешать этому беспределу. А беспредел мешает ему. В общем, весёлая жизнь.
В Египте? – в Египте хорошо. Особенно если находиться здесь недолго. Раз в три-четыре дня я аппарирую в Каир, нагруженный какими-то платёжками… Мы с Биллом играем в шахматы и курим кальян. Занятная вещица. Уж точно лучше этих маггловских сигарет, пачку которых мы с тобой когда-то опустошили.

Твой резидент Джордж У.

p.s.: лицензиями на аппарацию в Египет я топлю камин.
p.p.s.: Рон на пару с Джинни уже всех достали. А мама на твоей стороне. Ты для неё теперь как Локхарт – помнишь, пять лет назад? В общем, берегись, дружище».

- И что с того? – спросил Снейп, когда я прочитал ему письмо Джорджа, опуская некоторые моменты, например, пассаж про книгу Сетха.
- Как что? – возмутился я. – В Азкабане происходят таинственные убийства. А потом оказывается, что трупы пропали!
- Трупы…что с трупами произошло?
- Они пропали!
- Откуда это известно? – деловито спросил Снейп.
- Оттуда, - буркнул я. – Случайно выяснилось.
Снейп поднял левую бровь, побуждая меня продолжать (хорошо хоть «Ну!» кричать не стал).
Пришлось рассказать ему, что я, заинтригованный рассказом Перси, отправил Джорджу письмо с просьбой вызнать всё, что возможно об этом инциденте; потом аппарировал в министерство магии и потребовал отчёты о вскрытии тел и проверки их на запрещённые заклятия и иные способы незаконного воздействия, в том числе и насильственного физического. Отчёты принесли (и.о. министра магии Кингсли Щеклболт велел не чинить мне никаких препятствий); на первый взгляд всё было нормально…
- Кто проводил экспертизу? – спросил я.
- Дуглас Адамс. Но вы знаете, мистер Поттер, - задумчиво ответил референт и.о. министра магии, приставленный ко мне своим заботливым работодателем «на всякий случай», - мистера Адамса сейчас здесь нет.
- А связаться с ним никак нельзя?
- Только если вы владеете основами некромантии. Но это запрещено законом. Вы уверены, что нуждаетесь в подобных трениях с официальной властью, мистер Поттер? – референт улыбнулся, демонстрируя все свои тридцать два зуба и никчёмное чувство юмора заодно. Тридцать два – что за дурацкая цифра, надо бы округлить…
- Изумительно. Значит, он мёртв?
- Несчастный случай. Буквально сгорел на работе, - парень сказал это и глазом не моргнув. Так, если я понимаю хоть что-то в пристрастиях и.о. М.М. и в его кадровой политике, то…
- Сгорел, значит? – сощурился я. – И каким же образом? Неужели министерство магии – это притон для больных сифилисов третьей степени, которым ничего уже в этой жизни неинтересно, и ничем их не напугаешь? И меры безопасности придуманы не для них, разумеется?
Референт нахмурился.
- Позвольте, мистер Поттер…
- Позволяю. Рассказывайте о внезапной трагической кончине нашего главного свидетеля и постарайтесь не упустить никаких деталей, пусть даже с высоты вашего нынешнего положения они покажутся вам мелкими и незначительными. И помните: не всё в этой жизни можно исправить и переписать набело. Однако ваша теперешняя должность – великолепное исключение из этого удручающего правила; найти нужную – или НЕНУЖНУЮ – фамилию в списке работников министерства и зачеркнуть – дело пары минут.
Да, я такой.
Референт внезапно утратил невозмутимую леность Большого Человека, Властителя, мать его, Судеб и на удивление бойко поведал мне о вещах, которые интересовали меня чрезвычайно:
- За пару часов до вашего прихода Адамсу прислали посылку. Сова спикировала на нашего сотрудника, когда он только подходил к телефонной будке. Адамс не стал, разумеется, вскрывать посылку прямо на улице, решив сделать это в собственном кабинете. Видимо, адресат был ему известен: Адамс не ожидал никакого подвоха… Наша служба безопасности…эээ, в общем, посылку ннна предмет…на предмет запрещённых заклинаний и ядов они ннне проверили: Адамс сказал Тедди – это наш охранник – что всё нннормально, и… Это, конечннно, нннарушение всех правил, ннно…
- Я понял, давайте дальше, - перебил я референта, у которого внезапно начались серьёзные проблемы с артикуляцией: когда нормальная человеческая речь превращается в надсадное блеяние захмелевшего барана, это, знаете ли, угнетает!
Отставив в сторону больную тему, референт заметно оживился и зачастил:
- Уже находясь в своём кабинете, Адамс открыл посылку и… В общем, он взорвался. Вместе с кабинетом. И посылкой. Вероятно, открыв её, он активизировал сильный магический артефакт или вроде того…
- Это мог быть тротил? – спросил я. – Или что-либо подобное? Маггловская взрывчатка?
- Тротил? – референта как будто из ведра облили: таким растерянным он выглядел. - Вряд ли, ннно…
- Ясно. Кингсли привет, - решив не быть занудно-многословным, я ушёл как настоящий английский маг: аппарировал на полуслове.

***

- И причём тут трупы?
- Я потребовал провести ещё одну экспертизу, - обиженно объяснил Поттер: я прервал его в тот момент, когда он вдохновенно описывал красоты Гайд-парка. – Погулял, подумал, и…
- И?..
- Сложно делать какие-либо выводы на основании пустых могил. Кроме разве что одного: трупы, ну…они не ходят. Сами.
Спешить видеть: Поттер делает выводы. «Приведения, ну…они просвечивают». «Трупы, ну…они не ходят». Ещё несколько дней тесного общения с ним (упаси Мерлин, честно говоря) – и я ведь, пожалуй, засяду за книгу «Афоризмы Гарри Поттера как апофеоз человеческой глупости».
Ну чего ты смотришь на меня, как хомячок на гиппогрифа? В такой ситуации даже язвить как-то не с руки.
Н-да…ситуация…
И когда ты только всё успел?
И каких же гигантских размеров должно быть шило в твоей заднице.
Впрочем, хватит думать о поттеровской заднице. Кажется, я только что огрёб проблем на свою. Вернее, как раз нахожусь в процессе…эээ…огребания.
И меня – вот странность-то! – нисколько сей факт не удручает.
За что боролись…

***

- Значит, - подвёл итог Снейп, - у нас есть несколько трупов и всего одна версия, логическая обоснованность которой вызывает у меня сильные сомнения.
- Угу, - сумрачно подтвердил я.
- И что ты намерен делать дальше?
- Эээ…я работаю над этим.
- Понятно. Знаешь, на твоём месте…
- Да?

***

- …На твоём месте я бы выяснил, с кем этот несчастный Дуглас Адамс находился в приятельских отношениях.
- Я…сейчас, - хлопает ресницами Поттер. – И как это я сам…
С негромким хлопком он аппарирует. Интересно, как подобная активность скажется на его неокрепшем после болезни здоровье? Ведь теперь его здоровье – и моя проблема тоже.
Чудненько.
За что боролись…

***

- Вот это да! Да я бы никогда!.. Это просто невозможно!! – я уже минут пять стою в центре своей комнаты, активно жестикулирую и истерично ору – не слишком-то подходящее для героя поведение! Я пытаюсь сказать Снейпу одну-единственную фразу. Но невысказанных упрёков и гневных порицаний у меня в горле скопилось очень много, они сидят там плотно, как кильки в банке, и стоит мне только открыть рот – из меня вылетают, сцепившись хвостиками, невнятные обрывки разных предложений.
- Поттер, просто назови имя.
Да не могу я!
- Эээ…они все говорят…то есть, Адамс – это ставленник Крауча и…
- Понятно.
Уф.
- Понятно?! – кричу я. – Да что понятно-то?! Что нам теперь делать?!
И как он меня терпит?
- Вытрясти из Персиваля Уизли душу, конечно. А что, есть другие варианты?

***

Так я и думал.
Более того, я знаю, что будет дальше.
Дальше будет хуже.
Бедняга Поттер.
Интуиция заскреблась когтистыми пальчиками где-то в районе солнечного сплетения…
Да помню я, помню.
И про Очень Важно помню и про совершенно Неправильно.
Никогда не любил самовлюблённых занудливых карьеристов. Просто так, безо всяких на то оснований…
Судьба моя, прекрасная гордая кокетка, позаботилась отыскать для меня, любимца своего, основания. Логически обоснованные. Эмоционально насыщенные.
Благодарю покорно.
Но не в коня корм.
Безо всяких на то оснований я готов ненавидеть всех.
А уж вооруженный основаниями я их просто убивать буду. На месте.
Всех.
Всех, кого поймаю.
Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать.
«Бойтесь данайцев, дары приносящих»*. Дары – в топку вечности, а данайцам – в зубы.

***

- Ты…со мной?
Сейчас он скажет «нет».

***

У Поттера такой испуганно-обречённый взгляд. Ему что, настолько противно моё общество?..
И ведь некуда ему деваться: сам он эту задачку со сбежавшими покойничками и за триста лет не решит.
Бедняжка. Спешу его «обрадовать»:
- Поттер, я с тобой. Страшно?
Хм, кажется, я всё-таки что-то перепутал. Потому что в последний раз с такой любовью эти зелёные глаза смотрели на меня лет двадцать назад…
Да и глаза-то, строго говоря, были не совсем эти.
Но похожи. Кто бы спорил.
За что…боролись…
Мерлин мой, кажется…
Да. Точно. Мне всё кажется.
И ещё у меня явные проблемы с построением сложносочинённых предложений. И сложноподчинённых тоже. Да и вообще речь моя связностью не блещет, а члены разделяются с трудом и неохотно.
Это всё поттеровское дурное влияние. У Героя нашего дюже сильная энергетика. Хоть вызывай с того света неприкаянный дух Квирелла и выпытывай у него, где он амулеты свои защитные по цене изготовителя доставал.

***

Меня не отпускало сильнейшее ощущение дежа-вю. Мы аппарируем… Снейп прижимает меня к себе… мне нравится, что он так близко… я пытаюсь не думать об этом. Я думаю о чём угодно, но не об этом.
Чёртов-Перси-чёртов-Перси-чёртов-Перси-Уизли.
Нет, об этом я тоже думать не буду. Не сейчас, во всяком случае.
- И что на сей раз такого нового и неожиданного ты разглядел на задней стене заведения мадам Розмерты? – с досадой интересуется Снейп. Вот оно! Он сказал мне «ты». Значит, это не сон.
Не сон.
Не сон, а явь.
Это явь-явь-явь!
Я очень зол и…одновременно очень счастлив.
У меня весна.
Весна в Шотландии – совершенно особенное священнодействие.
Священнодействие уже свершилось: Снейп мне больше не враг, и я ему тоже. Наоборот: мы союзники и детективы, мы расследуем серьёзное преступление, почти как в «Робокопе», только без роботов и копов…
Класс!
Хочу полицейский значок, блестящий такой. Интересно, у авроров есть значки?
Чёртов-Перси-чёртов-Перси-чёртов-Перси-Уизли.
Впрочем, аврором я быть не хочу.
- Что послужило причиной столь неожиданного веселья?
Рассказываю.
- У авроров нет никаких значков. Придётся тебе становиться маггловским полицейским, - хмыкнул Снейп. – «Вы имеете право хранить молчание и веру – бесплатно. За хранение всего остального придётся платить в соответствии с нашими расценками».
А вот не смешно ни разу.
- Да не хочу я становиться маггловским полицейским. Я хочу полицейский значок!
- Зачем?
Ужас. Как можно не понимать таких простых вещей?..
Впрочем, я отвлёкся.
Чёртов-Перси-чёртов-Перси-чёртов-Перси-Уизли.

***

Сомнительные поттеровские рассуждения на околополицейскую тему навели меня на мысль использовать при разговоре с Персивалем Уизли старую как мир методику воздействия, к которой любят так прибегать бравые сыскари из малобюджетных американских боевиков. «Good cop, bad cop»: один поливает незадачливого прощелыгу слюной и матюгами, другой проникновенно вещает о душе…предлагает лимонные дольки…тьфу ты, кофе, в смысле, предлагает. Ну или пиво. Или умереть молодым и без особых мучений. Это смотря какие вам достались «копы». Вот, к примеру, Тёмного Лорда тоже в своё время не избегла сия чаша: вдохновлённый примерами из таких авторитетных источников, как маггловское кино, наш Господин с удовольствием играл роль «хорошего копа». А потом «плохого копа». А потом опять «хорошего». Когда он переходил непосредственно к процессу судопроизводства, отыгрывая роль попеременно то адвоката, то прокурора, несчастная жертва ещё держалась, но процедура «обсуждения» присяжными вины подсудимого (на двенадцать голосов разной степени писклявости) обычно оканчивалась ритуальным самоубийством оного. «И этот», - обиженно говорил Тёмный Лорд. Ему было скучно. Долгожданные времена господства Тёмного Порядка никак не желали наступать – а какой смысл жить в любое другое время, считал Господин?..
- На Дамблдора у Лорда был зуб, - задумчиво сказал я. – А в зубе – кариес. Который вскоре распространился на остальные зубы. И на вопрос: «Лимонную дольку, мой мальчик?» - Лорд отвечал зубовным скрежетом. А потом скрежетать стало нечем. Зубы выпали, а зуб остался. Это стало началом конца мирной жизни британского магического сообщества.
Я ухитрился произнести эту ахинею с предельно серьёзной, скорбной даже, миной.
Поттер сдавленно фыркнул:
- Ох!
- Но британское магическое сообщество не сплоховало и вступило в войну за мир. Результаты этой войны за неимением лучших было решено представить широким массам под кодовым именем «победа». А кариозный зуб поместили в музей и повесили под ним табличку: «Кто с «авадой» к нам сунется, от «экспеллиармуса» откинется». Вот так и закончилась эта печальная история.
Поттер покачал головой и рассмеялся:
- Я не ошибся? Ты, кажется, шутишь?
Сейчас он скажет какую-нибудь чушь. Ну как это обычно бывает у Поттера. Посетует, что в Запретном лесу умер кто-то очень большой, выразит свои глубочайшие соболезнования Хагриду, почтит минутой памяти хагридового братишку-великана (ничего большего по размерам в Запретном лесу я ещё не встречал)…
- Не стоит относиться к этому слишком серьёзно. Любую трагедию можно превратить в фарс. И наоборот тоже можно. А вот балансировать между двумя этими крайностями гораздо сложнее. Находиться между ними – и вне их сфер влияния.
Я поймал себя на том, что излагаю Поттеру теорию драмы.
Но не всю…
Выводы пусть сам делает.
Раз настаиваешь постоянно на наличии в своём черепе некоторого количества серого вещества, так будь добр, приведи конкретные доказательства своих слов.

***

Я так понял, что это было руководство к действию.
Трагедию – в фарс? Трагедию… Перси убил Адамса. Своего друга…
Трусливая тварь!
Но за что?..
Смотрю на Снейпа. И этот туда же. Ухмыляется.
Трагедию – в фарс?
Фарс… Фарс – это когда я гляжу на противную ухмылку экс-врага номер два всея магической Британии и вместо того, чтобы в который раз решить, что Снейп мерзкий, сальноволосый и отвратительный, думаю совсем о другом. Хоть я и поклялся об этом не думать. Ха, с таким же успехом можно было поклясться не дышать – никогда.
Здоровый человек не может перестать дышать. По крайней мере, самостоятельно. Невозможно волевым усилием запретить себе предаваться такой немыслимой и банальной роскоши: восхитительной возможности вдыхать и выдыхать терпкий ли, прогорклый или же сладкий и тягучий воздух.
«Не стоит относиться к этому слишком серьёзно».
Если бы я хоть к чему-то в этой жизни относился серьёзно, профессор, то в данный момент не шлялся бы с вами где попало, а самозабвенно предавался воспоминаниям о своём загубленном детстве и растраченной на погоню за пустыми идеалами юности на кушетке в кабинете психотерапевта. Самого лучшего, самого дорогого психотерапевта. Я бы делился с ним подозрениями относительно своей сомнительной будущности, он бы выписывал мне чеки…
Идиллия, одним словом!

***

Хогвартс. Наконец-то. Молилась ли ты на ночь, Дездемона?..
Хотя какая из этого Уизли Дездемона.
Ну так ведь и я не Отелло. Меня на мякине не проведёшь.

***

Когда-нибудь ведь мне придётся сделать это. Просто открыть рот и признать: да, чёрт возьми!..
Да, я…
Впрочем, открытым ртом можно проделывать множество всяких интересных штук. При условии, что у рта этого есть сосед, другой рот, и обладатель этого другого рта хочет…
Ууу. О чём я думаю?..
Это ужасно. Ужасно.
Мы со Снейпом обошли уже весь Хогвартс, опросили добрую дюжину свидетелей, начиная с испуганных первокурсников (эти мужественно молчали и всё норовили куда-нибудь сбежать) и заканчивая молочно-белыми приведениями, которые хором заверяли нас, что «профессор Уизли был тут, буквально только что ушёл и направился туда-то» - но «там-то» Перси как назло тоже не оказывалось: он как будто чуял неприятности и стремился отдалить неприятный момент встречи со взбешённым мной и мрачным Снейпом. Последний был таким же чёрным, как тоска дьявола – я не цвет кожи имею в виду, естественно. И в саже он тоже ненароком не испачкался. Это было…почти физическое ощущение…ауры, что ли?
Интересно, а какого цвета я сам?
Порочно-фиолетового. В голубые сердечки.
Ужасно-ужасно-ужасно.
Идём на третий круг. На месте Перси я бы вырыл себе окоп на грядке у Спраут. На какой-нибудь грядке, не особенно часто посещаемой пронырливыми студентами с высокой целью посидеть в кустах в обнимку со своей пассией.
- Мистер Уизли? Как раз вы-то нам и нужны…
Ура, Перси! А где восторженный радостный блеск в глазах?.. Впрочем, я могу его понять. Беседа с нами – это как визит к дантисту. Оно – Страшное (разговор по душам или острое сверло, не важно) – всё равно никуда не денется, поймает тебя… и съест. Предварительно жестоко отметелив по почкам. Так зачем дёргаться?.. Лучше бы приготовился к встрече дорогих гостей, вместо того, чтобы играть в «салочки».
Ага-ага, он сейчас ещё и заявит, к тому же, что «случайно» потерял присланное Снейпом письмо – уведомление о нашем визите.
Потерял…вылетело из головы…письмо сожрал гиппогриф…
- Трагические случайности в подобном количестве наводят на мысль о вашей кармической обречённости, мистер Уизли. Я бы на вашем месте поостерёгся.
Перси дрожит перед Снейпом, как клобкопух перед анакондой.
Снейп: гипнотическое обаяние ублюдка. Снейп: предрассветный мрак – пятна чернил готовы вот-вот взорваться багрянцем нового дня. Снейп: карманный словарь язвительных фразочек – знай себе общайся, запоминай, а потом тренируйся на знакомых…
Упс, куда-то меня не в ту степь…
Сейчас мы Перси «колоть» будем. А это сложное дело требует полной самоотдачи. И внимания. Абсолютного.
Поэтому, дорогой Гарри, мать твою, прекрати пялиться на Снейпа и представлять себе…эээ…всякое.
Я понимаю, что это чисто академический интерес истинного исследователя. Но в морду же ты, исследователь доморощенный, получить не горишь желанием?.. Снейп же любил – любит твою мать. Ты вообще о чём думаешь? И, самое главное, чем? В пятнадцать лет представлять себя со всеми хогвартскими девчонками – это нормально, в шестнадцать – со всеми знакомыми мужчинами – это…ну, не совсем нормально, но понять можно. Но чисто из «академического интереса» воображать себе…
Ты спятил.
«Вот так и закончилась эта печальная история».
Я не выдержал и тихонько хрюкнул в рукав.
Вот уж действительно – фарс…

- Оу!
Я приобщился к преступному миру, наложив на Перси несанкционированное заклятие, влекущее за собой незначительные физические повреждения. Впрочем, он сам виноват. Парень должен был сидеть в своём кабинете, ждать, надеяться и верить в компании свежезаваренного кофе, а не бегать от нас по закоулкам. Так что «петрификус тоталус» и последовавший за заклинанием удар об каменный пол, стыдливо прикрытый тонким плешивым ковриком, Перси заслужил.
- Куда его? – чтобы обозначить предмет обсуждения, я пнул Перси ногой. Уж очень разозлился.
- Леветируй в кабинет.

***

Поттер попеременно взывал к совести и здравому смыслу этого Уизли, когда Герой малость охрип, я принялся описывать пытки, практикуемые в наш прогрессивный век ядохимикатов, электроножей и невидимых глазу прожорливых вирусов, которые буквально «съедают» человека за несколько часов, несколько часов непрерывной агонии. Уизли бледнел, зеленел и наливался интересным сиреневатым оттенком; в конце концов он выложил всё как на духу. Разумеется, можно было обойтись и без этого балагана: достаточно было напоить парня «веритасерумом»… Но – слишком много чести! На этот счёт я придерживаюсь совершенно определённого мнения: лишь добровольное признание предполагает осознание своей вины и в какой-то степени раскаяние – находясь же под действием «веритасерума» виновный испытывает только желание поболтать, а толку с этого – чуть. Никаких тебе слёз и соплей, только здоровый энтузиазм общительного человека. Это неправильно. Вместе со слезами, соплями, кровью и потом выходит и вина, поэтому допрос я придурку Уизли устроил подробный и длинный, добиваясь от него живописного рассказа о содеянном. Этот идиот каялся часа полтора, путаясь в деталях и сбиваясь на длинные монологи о своей тяжкой участи. Когда он наконец заткнулся, я наложил на него одно изящное заклинание на языке джайни (индийская религиозная секта), название которого приблизительно переводилось как: «Не причини зла насилием». Мелкие пакости Уизли устраивать окружающим мог, опосредованно, так сказать, через подставных лиц или ещё как-нибудь, но стоило только заклятию счесть, что парень перешёл некую незримую грань… Н-да, не позавидовал бы я тогда этому Уизли.
- Причинённое вами зло вернётся в троекратном размере, - уточнил я. – Или даже материализуется.
- Мате…что?.. – пробормотал новоявленный порядочный гражданин нашей прекрасной магической Британии.
- Представьте, что за вами ходит и, допустим, вас кусает ваш боггарт, которого никто, кроме вас, увидеть – и почувствовать – не может. Постоянно, - доходчиво пояснил я. - Вот это и есть – материализованное зло.
Пакость, к слову сказать, страшная.
Судя по его виду, Уизли всё замечательно представил. Молодец такой. Я налил ему воды. Право, какой смысл бить лежачих?
Неинтересно.

***

Ну не фига себе!!!
Перси такое нам рассказал…ТАКОЕ!..
В общем, если зрить в корень, не отвлекаясь на всякую муть вроде душевного состояния этого трусливого ублюдка, то картина получается следующая.
Однажды в серый предрассветный час, когда силы тьмы утратили былой кураж и уже не властвовали безраздельно над сонным миром, любимые крекеры закончились, а до открытия «МагКофе» оставалось ещё целых полтора часа, Перси Уизли ОЗАРИЛО.
ОЗАРЕНИЮ немало поспособствовала бутылка старого доброго Огденского, выпитого на пустой желудок после двух бессонных ночей, проведённых в напряжённых думах о тщете органической жизни.
«Ей можно отдать кого-нибудь ненужного, - решил Перси. - А ещё лучше – вредного и опасного. И чтоб не спохватились, не начали на всех углах кричать о пропаже этого самого «вредного и опасного».
Перси быстро сообразил, что под заданные критерии идеально подходят какие-нибудь побирушки, уличные проститутки и преступники. Искать их не будут, а если и будут, то не очень долго и не слишком старательно. Словом, идеальный вариант! Осталось только определиться с контингентом предполагаемых жертв. Выискивать бомжей по закоулкам профессору Хогвартса было не к лицу (нарвёшься ещё на профессионального нищего, с такими связываться – себе дороже), проституток он жалел (джентльмен, как-никак!), оставались преступники, которых Перси боялся (особенно маньяков с топорами. Да и без топоров – тоже боялся). Не всех, впрочем. Глупо было дрожать от страха при виде несчастных, ослабленных длительным соседством с дементорами Упивающихся, которых карающая длань правосудия поместила в тюрьму на-все-гда – только вдумайтесь в это слово!.. У подонков не извлекли из тела бессмертную душу (наличие которой ещё доказать надо было), не изрешетили злостных рецидивистов смертельными проклятьями – а всего лишь разместили в тюремных камерах, три на четыре, жить можно…
Жить?..
Разумеется, Азкабан – это не оздоровительный курорт. Временные рамки пресловутого «навсегда» там сужались до неприличия: самые здоровые и психически устойчивые преступники выдерживали в застенке лет десять максимум.
Целых десять лет…
Решение было найдено.
Сфинкс получит своих жертв, а он, Перси…что получит он?
Порцию ночных кошмаров – с периодичностью два-три раза в неделю? Едва слышный лепет обескураженной его поступком совести? Несколько лишних сигарет, наспех выкуренных перед, как, кхм…
Но и в накладе он не останется.
У всего есть цена. И если эта цена – не твоя жизнь, то, считай, ты совершаешь выгодную сделку.
«Мне ещё спасибо скажут, - думал Перси. – В конце концов, не всякий осмелится взять на себя функцию охотника и пристрелить вконец обнаглевшего волка, кружащего вокруг отары и позволяющего себе лакомиться сочными ягнятами – безнаказанно! Ведь бытует мнение, что волк овце друг, товарищ и брат. Трогательные изображения волка в обнимку с ягнёнком украшают все окрестные столбы, публика восхищённо рыдает, слёзы умиления путаются в густой курчавой шерсти. А волкам только того и надо».
По такому случаю Перси даже припомнил слова своей повёрнутой на религии тётушки Марты. Что-то там о грехах и воздаянии.
«Даже в намордниках и за решёткой они остаются волками. Могут сбежать, подкупить охрану, да мало ли… Просто выйти на свободу по амнистии. Но не дождётесь, голубчики! Не будет вам комфортабельной камеры с видом на бушующий океан (романтично, не правда ли?..) и харчей три раза в день. И никакой «свободы», пусть даже гипотетической, тоже не будет».
Они ведь заслуживают этого, верно?..
За красивые глаза в Азкабан на веки вечные не сажают.
Подумав ещё несколько минут, Перси окончательно уверился, что оказывает неоценимую услугу не только обществу, но и самим заключённым. Десять лет тоски и страданий!.. Это больше походит на затянувшуюся агонию, нежели нормальное – да и ненормальное тоже – человеческое существование. Однако он, Перси, может прекратить это. Милосердно сыграть роль мизерикордии (строго говоря, это тавтология, так как название кинжала, которым несколько веков назад принято было добивать раненых, и переводится как «милосердие»…но кого волнуют эти условности?.. Перси – так точно не волнуют). Может – значит должен. Обязан, значит!.. Во имя общественного спасения и всего такого.
Это его гражданский долг. Да точно. И долг человеческий.

Снейп задумчиво смотрел на притихшего Уизли. После долгой паузы, которая даже мне показалась вечностью (Перси же вообще чуть со стула не свалился, ёрзал так, что стены стонали) мой бывший профессор переспросил:
- Сфинкс?
Трусливый ублюдок испустил длинный вздох (будь моя воля, я позаботился, чтобы этот вздох стал последним) и опять начал рассказывать. Выглядел он при этом, как человек, которого зверски пытают уже третий час кряду.
Я мстительно отпил здоровенный глоток кофе (чуть не захлебнулся) и с удовольствием захрупал печеньем. Перси послал мне умоляющий взгляд. Надеялся, вероятно, что моё жесткосердечие – явление временное, поем и подобрею. Собственно, он был прав. Я благосклонно кивнул на графин с водой: дескать, угощайся, ублюдок. Очень голодный, надо сказать, ублюдок – судя по тем алчным взорам, которые он кидал на моё печенье.
Восхитительное шоколадное печенье с хрустящей карамельной крошкой и кокосовой начинкой.
Перси испустил ещё один вздох, который по трагическому надрыву давал фору предыдущему. В какой-то момент мне даже почудилось, будто этот его вздох осел на мои плечи хлопьями тяжёлого тёплого пепла.
Вот даже не пытайся. Завидно – завидуй молча. Ты думал, в сказку попал?..
Вытерев руки платком, я небрежно отряхнул мантию. В самом деле, мало ли…

2. Диалектика переходного периода.

«Как любой мальчишка, я любил и находил завидными многие профессии: хорошо быть охотником, извозчиком, плотогоном, канатоходцем, арктическим путешественником. Но милее всего другого представлялось мне занятие волшебника. Глубочайшее, сокровеннейшее устремление моих инстинктов побуждало меня не довольствоваться тем, что называют «действительностью» и что временами казалось мне глупой выдумкой взрослых; я рано привык то с испугом, то с насмешкой отклонять эту действительность, и во мне горело желание околдовать ее, преобразить, вывести за ее собственные пределы». Герман Гессе, «Детство волшебника».

Глупость, конечно, страшная. Просто нечеловеческих размеров глупость! И ладно бы, если бы её уравновешивало, скажем, доброе сердце или какое-нибудь дарование, да хоть фамильное умение выпиливать лобзиком сложные геометрические узоры, передающееся от отца к сыну на протяжении многих поколений!..
Но нет. Идиот – он и есть идиот. Идиот не ограничится членством в кружке «Умелые руки», ему подавай катаклизмы. Желательно мирового масштаба.
Если на рынке сбыта не валяется какой-нибудь катаклизм, пусть даже самый захудалый и неинтересный, идиот пригорюнится и отправится исправлять эту чёрную несправедливость.
Чтобы жизнь вам мёдом не казалась.
Жизнь – не мёд, это надо помнить.
Если вы задумаетесь, засмотритесь на луну, размечтаетесь о всеобщем счастье и мировой гармонии, то не обессудьте. «Постоянная бдительность», - как любил говаривать незабвенный (я бы добавил сюда парочку более сочных эпитетов, но о покойных либо хорошо, либо ничего, хе-хе) Аластор Хмури. Когда на пути вашем возникнет радостный идиот, преисполненный благих намерений, талантливо разрушит ваши заботливо возведённые воздушные замки и развеет пепел ваших надежд по ветру, вы поймёте, что ничего не кончилось. Ни черта не кончилось. И никогда не кончится.
Добро победило зло – значит, будет новая война.
Учитывая двоякое толкование этой фразы…
Впрочем, какого чёрта?..
Ничего не кончилось. Всё только продолжается. Всегда найдутся идиоты, благодаря которым наш прекрасный мир может если не рухнуть, то пойти трещинами. И всегда отыщутся печальные хмыри с замазкой наготове и фигой в кармане (распространённый жест отрицания зла). Так уж всё устроено. И это хорошо, вероятно. По большому счёту, это просто прекрасно!..
Ничего не кончилось. Жизнь не кончена.
Я подумал, что мог бы, пожалуй, от восторга сплясать румбу на столе. В конце концов, этот стол и не такое видел!.. (одна картина распластавшейся на нём Спраут, с энтузиазмом подвывающей в объятьях незабвенного нашего Хмури, стоила мне парочки ночных кошмаров – а стол ничего, выдержал. Даже не скрипит)
Однако румбу я танцевать, конечно, не стал – только спросил тоном Великого Инквизитора, справедливого (когда ему это выгодно) и неподкупного:
- Так что там со сфинксом, мистер Уизли?
Щёки рыжего запунцовели.
- Я встретил её…встретил её в пустыне.

Пустыня: песок, песок и…песок. Довольно унылый пейзаж. Горячее месиво под ногами, жёсткие пучки какой-то колючей растительности, торчащие из земли будто вздыбленная шерсть, местами вздыбленная, а местами выжженная дотла; стёртое до самого дна неба, уже не синее, а какое-то белесое, выхолощенное, почти седое… Как будто ему миллион лет или даже миллиард – не сравнить, словом, с почти пошлой лазурью больших городов, которая отдаёт пурпуром и сталью, мешается с дымом и табаком, проливается на землю серыми кляксами… Долго не живёт.
Над городом неба всегда меньше, чем над пустыней.
Это трудно объяснить. И совершенно не нужно. Не стоит утруждать себя декларацией своего драгоценного мнения, размахивать руками нетерпеливо, перекрикивать эхо собственного голоса…
Не поймут.
И слава Мерлину.
Пустыня – лучшее место для бездумной медитации. Вы просто не в состоянии открыть рот и изречь что-нибудь путное. Вы вообще не в состоянии – слишком жарко. Невыносимо жарко, понимаете? Но выносить это как-то надо. Ваше тело расплывается бессмысленной жижей, разбухает, наливается соком, чтобы потом – вытечь. Хвала Мерлину, не полностью. Вы исходите ЛИШНИМ как слезами. Вместе с потом наружу стремится всё ненужное: непролитые слёзы, невысказанные упрёки, яд, желчь и новорождённые, старательно пестуемые грехи, о которых вы только мечтаете, а воплотить – не успели ещё.
Неделя такого в высшей степени занимательного существования, и из вас, по завету классика, гвозди можно будет делать.
А хоть бы и так.
С паршивой овцы хоть шерсти клок. Ну или гвоздь. Чтобы получить от вас, бравого покорителя пустынь, что-нибудь более весомое, нежели бессмысленный и почти буддийски-просветлённый взгляд смертельно уставшего и – думаю, это будет закономерное определение – смертельно счастливого человека, желающим придётся тащить вас обратно в «цивилизацию», долго откармливать и старательно шокировать: рассказывать всякие глупости, которые называются «последние новости», катать на метро, тащить в музей современного искусства, да мало ли…
В какой-то момент вам покажется, что ваше путешествие было сном. Кто-то во сне выращивает муравьедов, кто-то придаётся бурной страсти со своей любимой футбольной командой, со всеми одиннадцатью её членами, а вы вот по пустыням бродите, бывает.
Хотя, это ещё вопрос, кто кому снится: вы пустыне или она вам.
Но с проблемами вашими, вымышленными ли, действительными ли, наяву ли, во сне ли, разбираться придётся – рано или поздно. И не факт, что сами вы справитесь. Далеко не факт.

- Я ездил к Биллу. По делам. Да и мама сетовала, что мы с братом почти не общаемся… В общем, не важно. Спустя несколько месяцев после окончания войны я отправился в Каир – ужасное, кстати говоря, место. Слишком шумно, слишком пёстро, слишком много ароматов: запах благовоний путается с другими запахами, ослиной мочи, к примеру, или немытых тел… Сногсшибательная получается смесь! А эти люди, местные жители, их вечно жирные пальцы и хитрые физиономии…
- Будьте добры придерживаться фактов, мистер Уизли.
- Фактов?.. А, ну ладно. Так вот. Номер я снял в одном симпатичном отельчике на окраине города, то есть, не сказать, чтобы на самой окраине – видели бы вы эти окраины, крыши без домов, стены обмазаны глиной и, по-моему, навозом, и, и…
- К делу.
- А, ну да. Вы в курсе, что Билл во время одной из своих археологических экспедиций ухитрился отыскать какой-то древний тайник с захоронениями?.. Помимо всего прочего в могилах – я не уверен, что это были именно саркофаги, тайник-то очень древний – словом, в одной из могил Билл обнаружил занятную…ммм, занятный артефакт.
- Книгу Сетха? – напряжённо спросил Поттер.
- Значит, в курсе, - кивнул Уизли. – Да, именно, книга Сетха. Билл взялся её изучать. Конечно, это не та вещь, которую принято листать дома за чашечкой чая, но и Билл не первый год в деле: брат – квалифицированный специалист, к тому же герой войны и хороший друг и.о. министра магии… Препятствий ему не чинили. Позволили забрать книгу с собой, взяли какую-то формальную расписку. Ну вот, я, значит, пришёл, Билл угостил меня чаем, поболтали, потом брат отлучился, и…
- И?
- И я её, книгу эту…хм…
- Позаимствовали? – невинно предположил я.
- Нет… Что вы, нет! Там стоят мощнейшие охранные чары, так что я при всём желании не смог бы… Ну, это непринципиально… В общем, я улучил момент и ознакомился с её содержанием. Билл был в душе, Джордж курил кальян на лоджии, так что я оставался совсем один. Ничто не препятствовало мне произнести нужное заклинание и чудесным образом начать понимать древнеегипетский. Письменный, я имею в виду. Грех было не воспользоваться ситуацией!.. Я обратился к магическим диковинкам (тайны смерти равно как и обитатели пустынь меня не интересовали), то есть сразу к третьей главе, нашёл там описание одной штуковины, которая хранилась в пещере посреди пустыни с незапамятных времён, и подумал: почему бы и нет, собственно? Подробное описание маршрута у меня имелось, «желание и чистые намеренья» тоже, вроде бы, присутствовали… В общем, я со всеми распрощался, закупил на рынке провизию и в ночь – чтобы было не слишком жарко – отправился в пустыню – его искать.
- Кого «его»?
- Тогда уж «чего». Эээ…сосуд.
- Что за сосуд?..
- Сосуд. Запаянный магией и заткнутый сургучной печатью глиняный сосуд, в котором обитает могущественный дэв.
- Кто обитает? – продолжил допытываться Поттер.
- Демон пустыни.
- Такая здоровенная чёрная харя, - насмешливо уточнил я. Мои бывшие ученики уставились на меня с изумлением. Ничего, привыкайте, ребята. В действительности реальность совсем не та, какой кажется на первый взгляд. – Чудовищный древний хрыч, подчинить которого совершенно невозможно.
- Возможно, - буркнул Уизли. – Просто уметь надо…
Какие мы оптимисты, оказывается.
- Вещайте дальше, - предложил я. – Сосуда вы, разумеется, не нашли.
- А почему вы так решили? – изумился он.
- В противном случае я не испытывал бы в данный момент сомнительной радости от нашего с вами разговора.
- Ммм…ну да, не нашёл. То есть, пещеру-то я нашёл. Но там сидела эта…сфинкс. И охраняла.
- Пещеру или сосуд?
- Не знаю. Она сказала, что её заточил туда хозяин.
Я прикинул кое-что в уме и присвистнул:
- Когда заточил?
- Она сказала, давно.
Чудненько.
- Перескажите нам свой разговор со сфинксом, - приказал я. – Пока вкратце, только суть.
- Она…сначала она загадала мне загадку.
- Что за загадка? Про двуногое, трёхногое и четырёхногое?
- Нет… Знаете, такая…странная загадка. На некоем острове живут трое: Лжец, Рыцарь и Крестьянин. Лжец лжёт всегда, Рыцарь не лжёт никогда, а Крестьянин может говорить правду, а может и не говорить – как ему захочется. Нужно определить кто есть кто, задав при этом только один вопрос – один и тот же всем троим. При этом вопрос предполагает однозначный ответ: да или нет. Что это за вопрос?
Я хмыкнул. Ну-ну.
- И что это за вопрос?
Уизли смущённо признался:
- Она не сказала. Только заметила, что перед сном всегда обдумывает эту загадку. Так ей быстрее засыпается.
Кто бы сомневался.
- Ещё сказала, что спросила просто так, по привычке. А потом попыталась меня…эээ…съесть.
- Только попыталась?
- Я сразу закричал, что найду ей хозяина, найду ей кого угодно. Её это заинтересовало. Сфинкс хотела освободиться, а ещё…она была голодна. Я был первым живым существом, которого она увидела за эти несколько сотен лет. И тогда она предложила мне сделку…вернее будет сказать: она поставила меня перед фактом. Сказала, что я должен искать её хозяина… И поставлять ей…ммм…в общем, каждый месяц промедления обходился мне…
- Вы убивали для неё людей, мистер Уизли?
- Нет…нет. Она не хотела…в смысле, она говорила, что предпочитает есть живое – мёртвое ей не годилось. Мёртвое не могло мечтать и видеть сны, а сфинкс, почему-то, большое внимание уделяла не плоти, а – как бы это сказать? – духовной составляющей. Эмоций ей не хватало, что ли?.. И до сих пор не хватает. Не знаю как, но факт – она съедает не только тело. Я поставлял ей жертвы. Прямой канал из Азкабана. Сфинкс взяла с меня Нерушимую Клятву, и было что-то ещё, что-то…невыразимое. Если клятву нельзя было обойти, то это – тем более. Может быть, это какая-то особенная разновидность магии…
Я прервал его излияния нетерпеливым жестом:
- Каким образом вы переправляли Упивающихся в другую страну?
- Это было сложно, - пустился в объяснения Уизли. – Сложно, но не слишком. У меня куча приятелей работает при Азкабане; это не слишком-то хлебное местечко, но, вы знаете, к бывшим сотрудникам мистера Крауча после войны относятся предвзято и наверх не пускают, хорошо хоть, в шею из министерства не гонят… С кем-то я договорился, в других случаях приходилось использовать «империо». В нужный день заключённому в еду подливалось зелье, которое тормозило производительность его нервной системы и замедляло все процессы в организме до такой степени, что он показался бы мертвецом даже колдомедику – ну, может быть, не слишком квалифицированному колдомедику. А что принято делать с трупами? Их, разумеется, полагается помещать в гробы – а дальше уже дело техники: раскапываешь, приводишь в сознание, активизируешь портключ…
- Ещё один вопрос. Зачем вы убили Дугласа Адамса?
Персиваль Уизли помрачнел и уставился на свои ботинки.
- Я не хотел его убивать… Когда комендант Азкабана, обеспокоенный высокой смертность заключённых, обратился в министерство с запросом о разрешении экспертизы, я испугался и запаниковал. Мне казалось, что вот-вот всё откроется. Затем мне сообщили, что заниматься этим делом поручено Дугу. Недолго думая, я затащил его в ближайший кабак (сначала он не хотел идти, конечно, но Дуг всегда не дурак выпить…был), напоил до полусмерти, после чего наложил лёгенькое «империо» - на уровне внушения, не больше – и заставил подписать нужные мне бумаги. Потом, конечно, воспользовался «обливейтом». После литра чистейшего виски и мать родную позабудешь, не то что о бумажках каких-то, словом, всё выглядело вполне достоверно. Вроде как Дуг пропустил со мной рюмочку-другую, потом наведался в Азкабан, провёл там свою глупую экспертизу и вернулся в «Козерог» к ожидающему его приятелю. Таким образом, всё было просто прекрасно…до определённого момента. А именно, до момента вашего появления в Хогвартсе. Я увидел тебя, Гарри…понимаешь, к тому времени я просто…просто устал. Ведь с точки зрения закона я оказался виновником гибели шестерых человек… Понимаешь, мне не было их жаль, мне всего лишь хотелось…просто прекратить это. Как-нибудь. Так или иначе, понимаешь?.. Я так устал. Мне показалось, ты сможешь, ты поймёшь… Нет, ты не понимаешь! Никто не понимает! Если бы ты был там, в этой пещере… Ты обязан, обязан был понять, поэтому я завёл тот разговор… Но это была ошибка. Большая ошибка. Я не должен был…
Щёки Уизли пошли пятнами.
Всё это время он держался более-менее спокойно. Слишком спокойно, я бы сказал. Как будто мы убивали своё время за беседой о какой-нибудь скучной книге, а не совершенно дикую историю обсуждали. Но сейчас…его как прорвало. Вот только слёз и соплей мне тут и не хватало для полного счастья. Пришлось предлагать этому идиоту успокоительное. Выпил, какой молодец. Теперь продолжай говорить, давай, вспоминай, как это делается.
Пижон. Сначала отпирался, потом играл в подвиг разведчика, эдакий резидент в тылу врага, лишённый простых человеческих чувств, я уж не говорю о сложных человеческих чувствах, таких, как сострадание, к примеру… Что, не выдержала душа поэта?.. Хотя, какой из тебя поэт, Мерлина ради…
- В общем…как только я расстался с вами, сразу отправил Дугу посылку. Ту посылку, ну, в которой… Я просто очень испугался.
Ну хорошо, это не было глупостью. Память эксперту непременно проверили бы и обнаружили прореху. Последний человек, которого Адамс в тот день помнил отчётливо – Уизли. Не нужно быть гением, чтобы вообразить себе ход мысли этих умников из министерства.
- Значит, вам их ничуть не жаль? Этих шестерых Упивающихся?
Смущённо пожимает плечами, смотрит грустно: дескать, нет, извините, ни чуточки. И рад бы, но…
- Почему же?
- Понимаете, - шепчет, - я просто… Это было как во сне. Как будто не со мной это было. Я никогда не думал, что такое возможно. Знаете, как говорят? «Словно затмение нашло». Оно и нашло…начиная с того момента, как я увидел эту проклятую книгу. Или, может быть, раньше… Дурман, дурной сон… Я делал то, что я делал, и это была неправда, это была совершеннейшая неправда!.. Я мог делать всё, что угодно – не считается!.. Потому что неправда… У меня, наверное, не было другого выхода, и пусть: это неважно. Совсем не важно.
Чмокает губами, трясёт головой, выдавливает из себя слова по капле, потом почти кричит, страшно кричит, шёпотом:
- Но то, что произошло с Дугом, это, понимаете, реально, это я, я сам сделал, и вовсе не было это сном – если только кошмарным… Понимаете? Всё это было по-настоящему – всё! это! – начиная с того момента, как я увидел вас обоих в Хогсмиде. Реально – и я сам… Я – сам! Понимаете?..

***

Боже, какой же он урод. Ненормальный.
Боже…
Не хочу этого слышать…
Не хочу.
Почему так происходит, а?
Почему…
- Поттер, ты уже разгадал загадку сфинкса? – неожиданно спрашивает Снейп, прерывая поток рефлексии, в который я уже успел нырнуть с головой.
- Нет… То есть… Гм, я думаю, что она не имеет решения.
Снейп насмешливо кривится и говорит:
- Вот тебе загадка, которая имеет решение. Зачем слону красные глаза?
Я размышлял об этом всю дорогу до гостиницы. Слону?.. Красные глаза?!
В самом деле, это нелепо.
Не бывает у слонов красных глаз. Ну, если только с перепоя.
- Не знаю. Зачем?
- Чтобы в помидорах прятаться. Ты когда-нибудь замечал слона в помидорах? Вот, это как же надо уметь прятаться! – очень серьёзно ответил Снейп.
Я уставился на него как баран на новые ворота.
- Это называется «абстрактный юмор», Поттер. Иди, собирай вещи. Встречаемся в холле через пятнадцать минут. Уизли к тому времени уже будет на месте, иначе… - Снейп хищно ухмыльнулся. Да уж, Перси не позавидуешь!..
- Что там твой приятель писал про лицензии на аппарацию, которыми он топит камин?
Я понятливо кивнул:
- Да, Джордж сейчас в «Норе». Приехал недавно. Отправляемся к нему?
- Именно.
Я не выдержал:
- Северус. Загадай мне ещё одну загадку!
Снейп поморщился, когда я назвал его по имени, и тут же ухмыльнулся:
- Изволь. Что это: маленькое, серенькое, живёт в земле и ест камни?
В этот раз я продержался только две минуты. Мне было жутко интересно узнать ответ.
- Крот?
- Нет.
- Эээ…эээ…и что это?
- Вторая попытка. А это что: летит и блестит?
- Ммм…звезда.
- Нет. Это живое создание.
- Ммм…тогда…светлячок?
- Нет.
- Не знаю…сорока? А в клюве – монетка или кольцо…
- Не верно.
- Сдаюсь!
- Это абстрактный юмор, Поттер, - напомнил Снейп. – Давай, топай.
Ни одному из нас происходящее не казалось абсурдным. Никто не изъявил желания порадовать авроров сногсшибательным известием о невесть откуда взявшемся ожившем мифе. Или на худой конец потребовать, чтобы Перси Уизли взяли под стражу. Наоборот, идея немедленно предстать пред светлыми очами сфинкса была единственно правильной – а разве можно как-то иначе, думали мы?.. Разумеется, нам нужен проводник, эдакий корифей, который отведёт нас, неофитов, куда надо – и кратчайшим путём при том. Разумеется, на роль эту подходил Перси Уизли – за неимением лучшей кандидатуры. Оглядываясь назад, я понимаю, что в тот момент мы со Снейпом ничем не отличались от парочки безумцев, одержимых навязчивым стремлением оказаться ТАМ – немедленно!.. Оказаться ТАМ, рядом с НЕЙ – а потом хоть трава не расти. Всё самое прекрасное и удивительное, что только можно вообразить, ждало нас в пещере сфинкса, мы знали это, просто знали и всё. Реальность, данная нам в ощущениях, переминалась с ноги на ногу и коротала время в неспешной беседе с полуженщиной-полукошкой; всё остальное реальностью не было – так, туман какой-то, туман и ересь. Всё яркое и красивое было ТАМ, а мы находились ЗДЕСЬ, и сей печальный факт следовало исправить как можно скорее, иначе…
Что иначе, я не знал. Но проверять не горел желанием. И так понятно было, что ничего хорошего, только темнота и скука, хоть вешайся. Как-то так.
Я пересказываю лишь сотую долю того, что ощущал в тот момент. Это была почти физиологическая потребность – ВЕРНУТЬСЯ. Как можно вернуться туда, где никогда раньше не был?.. Не знаю. Мне не было до этого никакого дела. Как другие люди испытывают чувство голода или жажды или мечтают до ветру пробежаться – ни о чём другом думать не могут, им просто это нужно, точно так же мне было нужно очутиться в пещере, о которой рассказывал Перси, рядом с полулегендарным существом, кровожадным и прекрасным.
Это чувство усиливалось. Пятнадцать минут казались мне вечностью – я управился со сборами за пять, поскорее сбежал в холл и принялся нетерпеливо озираться по сторонам. Мерлин, где же Снейп?!
Не знаю, каких бед мы успели бы натворить на пару с моим бывшим профессором под знаменем идеи-фикс, если бы в тот момент, когда Снейп появился на лестнице, в холл не зашёл этот смешной официант, как его, Чак?..
Так вот, только Снейп спустился, этот Чак ему заявляет:
- Мистер, вы под чёрным облаком, и ваш компаньон тоже.
Снейп поглядел на него с нескрываемым удивлением и вдруг сказал:
- Маска, я тебя знаю.

***

Поттеру просто нужно было отвлечься. Да и мне тоже. К тому же слово «сфинкс» вызывает понятные ассоциации. Вообще, весь сегодняшний день мы только и делаем, что загадываем загадки и ищем на них ответы.
Вот и сейчас я смотрел на этого человека и думал: какой странный малый. Знакомый незнакомец. Или…
Его скрывало заклинание более сильное, нежели Чары Маскировки. Ну так и я у Тёмного Лорда не в бирюльки играл, а напряжённо работал и занимался поиском истины – изучая попутно то, что некоторые впечатлительные личности называют «кошмаром». Непростительные по сравнению с «кошмаром» - всего лишь комариные укусы. «Кошмар» - это погружение в тайну смерти, «кошмар» - древние певучие формулы, обладателем которых Господин стал, выменяв у каких-то папуасов пластмассовые бусы на сокровенное знание (потом он поделился этим знанием с избранными своими сторонниками), «кошмар» - возможность повелевать собственными страстями и пороками, держать себя в узде и отпускать на волю – по желанию…
Словом, Личину снять с этого парня мне удалось (ненадолго, правда), умения хватило. Я посмотрел на него, посмотрел и натурально обомлел.
- Ну здравствуй…Эйв.

***

Он вынужден был скрываться. Он знал, что обречён, но попробовать стоило. А вдруг?..
Древнее заклинание. Не слишком сложное, не слишком страшное. Формула сослагательного наклонения как модуса человеческого бытия. Отбрасываем в сторону память. Она есть, к ней можно обратиться, но… Между человеком и его воспоминаниями будто бы встаёт прозрачное стекло. Собственная единственная и неповторимая жизнь начинает восприниматься как что-то постороннее, полупрозрачное и довольно нелепое: прочитанная по диагонали книжка, подслушанная сплетня…
- Ты уверен, что это хорошая идея, Эйв?
- Люциус, я не хочу в Азкабан.
- Да, но твоё решение какое-то…радикальное. Зачем идти на такие жертвы? Я мог бы помочь тебе начать новую жизнь, допустим, в Испании.
- Так я и хочу начать новую жизнь. С чистого листа. Нет, даже не страницу перевернуть – а открыть новую книгу.
- Вот как. Ну что ж, каждый справляется по мере сил своих.
- Хочешь сказать, что лично тебе всё нравится?..
- Меня всё устраивает.
- И ты ничего не хотел бы изменить?
- Прошлое статично, Эйв. По большому счёту. И пусть оно таковым остаётся. Игры со временем могут плохо кончиться, для тебя в первую очередь. Ты недостаточно могуществен, чтобы влезть во всё это и не испачкаться.
- Ну не изменить. Просто забыть кое-что, на худой конец.
- Слушай, ты с Севом в последнее время не общался?
- Нет, а в чём дело?
- Ни в чём. Не обращай внимания. Такие речи я слышу не впервые, и это признаться, несколько раздражает. Поветрие что ли какое-то на вас нашло, эпидемия глупости?
- Многие думают так же, как я.
- Что это за «многие», Эйв?
- Наши братья по оружию.
- Нет никаких «братьев по оружию». Есть те, кто сидят в Азкабане и пьют помои, и те, кто сидят в гостиной – своей или чужой, не суть – и пьют виски.
- Я не хочу в Азкабан.
- Это не причина.
- Я знаю, что делаю.
- Кто же спорит. Только Севу не говори. А то ведь он тот ещё экспериментатор…
Потом было подземелье фамильного особняка – туда трудно было пробраться, пришлось прорываться через охранные заклятия авроров, но у него получилось. Он читал какие-то длинные формулы, лил свою кровь в чашу, и вместе с кровью из него по капле вытекало что-то… Но что?
Он не перестал быть собой. Он просто не был больше Эйком Эйвери.
И когда этот Северус Т. Снейп назвал его смутно знакомым именем, пришлось уточнять:
- Меня зовут Чак.
А потом он зачем-то добавил:
- Извините.

***

Я тряхнул головой, и глуповатая физиономия Эйва тут же превратилась в хитрую рожицу этого самого Чака. Да уж, иллюзия…впечатляет. Я сумел снять Личину только на пару секунд; сеанс легилименции дал мне куда больше, но пришлось потрудиться и залезть не просто в кладовую пассивной памяти, а в бессознательное. Вернее, в то место, которое находится на самой грани сознательного и бессознательного: как раз там обретается прежняя личность моего старого приятеля. Там же хранятся факты его бесценной биографии, с которыми я имел счастье ознакомиться. Вот уж действительно…радикальное решение всех проблем. Хоть стой, хоть падай. А я-то гадал, куда делался старик Эйв – учитывая некоторые черты его характера, он должен был выдать место своего «схрона» уже через пару дней после начала «партизанской деятельности». Просто не утерпел бы. Кажется, он и сам это прекрасно понимал.
Хорошо, что я не встретил его раньше. И я искренне благодарен Люциусу за его слова. В то время, когда между ним и Эйвом состоялся этот разговор, я находился не в самом радужном настроении, и если бы…
Всем это заклинание хорошо. Кроме одного: оно необратимо. Нет, действие его прекратить можно, разумеется, но это прямой путь к расщеплению личности, то бишь к шизофрении.
К Мордреду подобную «терапию».
- Конечно, Чак, - кивнул я. – Обознался просто, извините. Так что вы говорили про чёрное облако?
- Оно над вами… Вот оно, - он ткнул пальцем куда-то в район моего левого уха. – Не видите?
А ведь наш Эйв отличный парень, думал я. Совсем прекрасный. И теперь у него всё наконец-то будет правильно. Кое-какие воспоминания его новой личности – я не уверен, что это верный термин, но мне не досуг углубляться в семантику и выискивать подходящие определения – хорошо, его новой Личины мне удалось просмотреть. Парень рассказывает только хорошие истории… По вечерам читает Астрид Лингред. И без ума от сливового мороженого.
Я пришлю ему ящик этого мороженого. Нет. Два ящика.
- Не вижу, но…спасибо, Чак.
В каждом человеке есть что-то от Вечности. Наверное, это душа. Всё остальное мимолётно: пищевые привычки, любимая музыка, эрудиция. Всё остальное – Личины. Не обязательно читать нараспев древние темномагические формулы, чтобы сорвать свою нынешнюю Личину как коросту и соорудить на её месте что-нибудь другое. Можно и просто так это сделать, безо всяких выкрутасов. Больно, конечно, будет, и кровь пойдёт. Впрочем, это вполне естественно.
Хорошо, что я избавлен от необходимости заниматься подобными глупостями. Люциус прав, радикальное решение проблемы только создаёт новые проблемы – как правило. Эйв не мог изменить реальность, и своего мнения о ней изменить тоже не мог, поэтому изменил себя. Парень не ищет лёгких путей. Впрочем, что-то в этом есть…
- До свиданья, Чак. Пойдём, Гарри.
Так, а о чём бишь Эйв говорил?..
«Чёрное облако». Вероятно, это какое-то проклятие. Или заклинание. Направленного действия…
Интересно, что это может быть…
Я внимательно посмотрел на Поттера. Нет, никаких следов непогоды вокруг него не болтается. Любопытно, любопытно…
- И чего ты там стоишь? Я, кажется, ясно выразился.
- Угу. Северус.
Я не могу сконцентрироваться. Совершенно не могу сконцентрироваться на настоящем моменте! Вот оно. В этом всё дело. Я думаю о тысяче вещей, но не о той, о которой следовало бы подумать. Очень странное ощущение. Как будто сознание моё просеивается сквозь какое-то неописуемое сито и рассыпается миллионом мельчайших частиц… Главное ускользает.
- Поттер! Помнишь те загадки, которые я тебе загадывал?
- Ну…да.
- Пока не найдёшь решения, на обед даже не рассчитывай.
- Эээ…что?
- Заткнись и думай!
Он и заткнулся. Видимо, слова о «чёрном облаке» и его слух резанули. Поттер решил не спорить. На войне как на войне: подчиняешься приказу старшего по званию. Точка. Даже если тебе предлагают прыгнуть с крыши – значит, дом горит. А внизу проезжает мусоровоз. Вот прямо сейчас и проезжает. Прыгать надо немедленно. Это не приказ дурацкий, это ты дурак, что мнёшься.
Старший по званию – это человек, который как правило знает больше тебя.
Наш великий Герой не понаслышке знаком с законами военного времени. Наш Герой сосредоточенно уставился в никуда и старательно принялся пыхтеть (вероятно, пыхтение стимулирует умственную деятельность).
Чудненько. Поттер теперь будет занят. А я?
Следует опираться на факты. Мы куда-то спешим. Вернее, мы спешим в совершенно определённое место, но думать об этом у меня не получается. Хорошо, я буду думать о чём-нибудь другом. О Лжеце, Рыцаре и Крестьянине. Я должен поверить, что это – самое важно сейчас. Да, важное.

Какое-то время нам обоим удавалось идти, а не бежать незнамо куда сломя голову. Мысли были заняты всякой белибердой, но так лучше, чем бездумно стремиться к некой весьма сомнительной цели. Навыка логических построений я, хвала Мерлину, не утратил. Точнее, утратил, но не совсем. Мне даже удалось припомнить некоторые моменты своего босоногого детства, полного каких-то бессмысленных выездов на природу. Чему-то мне всё же удалось тогда научиться. Я поднялся к себе, нормально, не наспех, собрал сумку, заставил Поттера сделать то же самое. Тут как раз и Уизли подошёл. Аппарировали в «Нору», оттуда сразу в Каир. Я даже подумал о том, что со стороны наше мельтешение, должно быть, смотрится довольно дико. Но потом… ОНО усилилось. Я, чёрт возьми, просто забыл про это проклятое облако. Я вообще про всё забыл. Мне нужно было быть ТАМ – сейчас! Очень нужно было…

***

Мы аппарировали в Египет, прямо в квартиру Билла. Его, хвала всему, что там есть на свете доброго и к таким, как я, лояльного, дома а не было, а то не знаю, как бы всё повернулось. В нашем тогдашнем состоянии нам точно было не до объяснений. Ещё пристукнули бы ненароком, чтобы под ногами не путался, эх…
- Ассio книга Сетха, - на ходу выкрикнул Снейп, схватил тяжеленный фолиант и, не долго думая, небрежно сунул его мне. Сволочь…
Потом мы полчаса мотались по городу, пытаясь арендовать верблюдов. Арендовали. Мужик под белым покрывалом ухмыляясь смотрел на меня, а я смотрел на этого монстра, в смысле верблюда, оказавшегося раза в полтора больше обычной лошади. А страшнее так вообще раз в двести. Жуткая морда!..
…Вообще, те события я помню как-то смутно. Ясное дело, из-за заклинания. То есть, потом мы сообразили, что всему виной было заклинание. А на тот момент мы вообще соображать не могли. Удивительно, что Снейп умудрился вспомнить про книгу Сетха. Фактически, благодаря информации, содержащейся в книге, мы и выбрались из этой переделки. Живыми и здоровыми. Хотя изначально ситуация к хэппи-энду совершенно не располагала. Взять хотя бы тот эпизод в пустыне. Как-то так вдруг получилось, что мы – раз! – и оказались посреди очень странных песков, видимо, обиталища пустынных дэвов. Ко всему прочему, те пески обладали какими-то магическими свойствами: действие заклятья сфинкса сошло на нет, но мы не успели этому обрадоваться.