Глава 4

34.
Утро
«Мне должно быть стыдно: вчера вечером я так хотела спать, что даже не вспомнила о дневнике. А все из–за этих бесед, которые Шпион ведет со мной. Когда он уже уедет? Я бросила считать, сколько он гостит у нас. Надоело, раз он все равно не уезжает. Интересно, завтраки–обеды–ужины входят в оплату? Или их стоимость вычитается из тех трех кнатов, которые он получает? Тогда он еще и должен нам останется.
Я… я уже не боюсь его. Он разговаривает со мной как с пятилетней, и это просто скучно и вовсе не опасно. Я чувствую, что не опасно. Я…
…ладно, я злюсь. Мне не пять лет, не надо со мной сюсюкать. Интересно, он обо всех наших разговорах маме сообщает? Много же он ей нарассказывает…
«Ваша дочь, миссис Уизли, очень ловко справляется с задачами на логику».
«Ваша дочь, миссис Уизли, терпеть не может змей и пауков, зато любит пчел».
«Ваша дочь, миссис Уизли, считает Трансфигурацию плевым делом».
«Ваша дочь, миссис Уизли…»
И так далее. Мама, наверное, от скуки умирает, когда он это все ей травит».

34.
– Вот, Ремус, посмотри: я закончил эту историю про магглов. Посмотри, поймет ли не особенно интересующийся магглами волшебник, в чем там соль, а? Все–таки для «Пророка» пишу… у них там и приз будет!
– Какой, интересно? Неделя жизни в маггловской семье?
– Нет, увы, не такой, а хотелось бы… нет, по одному галеону с каждого проданного номера, как тебе? Немаленькая сумма получится.
– Но ты, пожалуй, предпочел бы неделю с магглами?
– Только бы Молли не услышала!..
– А где она, кстати?
– К Мейбл с утра пораньше отправилась. По Рону и Перси соскучилась. Хотя, возможно, и от близнецов устала… Так что ты с детьми один на один остаешься, – Артур понизил голос. – Кстати, Джинни–то как? То есть я вижу, что она повеселела в последнее время, но ты что скажешь?
– Я думаю, что все будет в порядке, Артур. Твоя дочь – очень одаренная и сильная волшебница, она выбралась бы и без моего вмешательства, а со мной – просто быстрее. Не тревожься о ней.
– Рад слышать… Впрочем, Ремус, ты ж понимаешь: мне в любом случае приятно твое общество – с кем бы я еще о магглах поговорил?..
– Не уверен, что меня можно назвать специалистом по магглам, Артур!
– Но все–таки, все–таки… Ладно, я пойду. Работа не ждет. И «Пророк» тоже!

36.
Утро
«Мама в гостях у тети Мейбл. Надо было мне с ней пойти, сбежала бы от Шпиона, а то ведь он обязательно сегодня заявится ко мне. Снова будет обсуждать со мной всякую ерунду, сюсюкать и прочее, прочее, прочее. Он, наверное, решит, что я снова запрусь в комнате… а вот не запрусь.
Близнецы играют на улице в квиддич. Я тоже пойду. И пусть он не думает, что я только и умею, что расстраиваться и злиться».

37.
– Забивать голы? Джинни, ты уверена, что не свалишься с метлы?
– Не болтай ерунду, Джордж, ниоткуда я не свалюсь. Спорим, я забью по три гола подряд и тебе и Фрэду, а?
– Ну, не по три… – протянул Фрэд.
– Да, по четыре! – перебила брата Джинни. – Даже на той кляче Рона, которая сейчас стоит в сарае.
В результате, конечно, вышло, что Фрэд пропустил два мяча, а Джордж – действительно четыре, пусть и не подряд. Близнецы признали поражение, а Джинни торжествовала – и просто лучилась этим торжеством: глаза ее сияли; рыжие, заплетенные в небрежную косу волосы вновь растрепались и горели в лучах солнца.
– Мы не вратари, сестренка.
– Да уж, кто вас возьмет вратарями!
– Ты не сильно задавайся, а? Мы с Фрэдом слегка подыгрывали, кстати.
– Не ври, Джордж, я играл в полную силу!
– Да, Джордж, не ври.

38.
Ремус Люпин наблюдал за игрой из окна своей комнаты. Мысли человека, привычного к одиночеству, любое погружение в чужую жизнь воспринимают как предательство и пренебрежение и мстят смятением. Здесь, в тишине, у окна своей комнаты, Ремус вновь думал о Джинни, понимая, что именно сейчас необходимости в мыслях о ней нет, что юная ведьма уже выбралась из западни. И если до сегодняшнего дня он заботился о ней, злил её, восхищался, то теперь он ею любовался. Любовался её торжеством, её быстротой и решительностью, её лучистой красотой. Он любовался ею, как любовался бы львёнком, который вдруг показал своё взросление, осознал силу…Пожалуй, он не пойдёт к ней сегодня. Не за чем.

39.
Вечер
«…не пришел. Он точно не ожидал, что я проведу весь день с братьями. Так ему и надо. Жаль, что мама у тети Мейбл решила до завтра остаться, а то бы я сегодня же сказала ей, что мистер Шпион может получить свои кнаты и двигать отсюда поскорее».

40.
Сегодня.

41.
Утро было на удивление тихим и душным. Ветер утих еще вечером, и воздух за ночь отчего–то не остыл, не посвежел. Птицы, обычно еще до рассвета начинавшие громко щебетать, молчали, не было слышно и гудения пчел.
Джинни проснулась, когда солнце едва только показалось над горизонтом. Она потянулась и повернула голову к окну. Накануне она легла спать засветло, устав за целый день игры в квиддич.
– Темно, – пробормотала она, – темно.
Было совершенно очевидно, что все в доме (включая мистера Шпиона) еще спали. Джинни встала, вытащила из–под кровати дневник, долго смотрела на него – и спрятала обратно.
«Нечего записывать – мне не приснилось ни одного кошмара за ночь… это, наверное, квиддич так действует. И почему я раньше не играла с близнецами и Роном? Надо… надо стать хорошим игроком, тогда меня возьмут в команду».
В девять утра прилетела почтовая сова с письмом от Гермионы.

42.
«Милая Джинни,
как ты проводишь лето? Надеюсь, хорошо.
У меня все замечательно. Завтра мы с родителями уезжаем во Францию. Мы пробудем там почти два месяца, и я уже умираю от нетерпения: во Франции можно узнать уйму интересного по истории магии. Профессор Биннс как раз задал нам сочинение по средневековой охоте на ведьм, а ведь во Франции эта охота процветала. Я надеюсь уточнить кое–какие сведения, почерпнутые в учебниках, боюсь, половина из написанного там о французских ведьмах – это всего лишь неподтвержденные слухи и английская нелюбовь к Франции.
Еще я надеюсь выучить там много новых заклинаний, особенно тех, которые связаны с любовными чарами. Не для того, конечно, чтоб немедленно их испробовать на всех мальчиках Хогвартса; просто я считаю, что любое знание полезно. Мне бы очень хотелось посетить Французскую Академию Волшебства Бобатон, но это, к сожалению, совершенно невозможно. Школы прячутся друг от друга уже многие годы.
Я непременно напишу тебе, когда буду во Франции.
Гермиона».

43.
Джинни решила не отвечать на письмо сразу. Было слишком душно и тихо, мысли путались и клонило в сон. Невидимые пальцы словно сжимали виски, и тяжесть в голове становилась тяжестью во всем теле, мешая сосредоточиться даже для того чтобы прочесть письмо, вынуждая Джинни бесцельно бродить по комнате.

44.
– Дерево, сожженное молнией?
– Да. Но не просто сожженное молнией – таких много, а то, в которое молния попала всего час или два назад, не позже.
– Час или два? – в голосе Фрэда звучало разочарование. – Но последняя гроза была лет сто назад!
– И будет через час. Самое позднее – через три часа.
– Точно?!
– Не просто ж так духота стоит. Я, – Ремус Люпин улыбнулся, – неплохо чувствую погоду. И даю вам слово, в ближайшие часы будет очень сильная гроза. Так что у вас есть шанс. Кстати, сегодня ночью – полнолуние, а это еще и усиливает магические свойства дерева.
– А что потом делать? Мы ж не сможем аппарировать к Олливандеру…
– Отправьте ему срочное письмо через каминную сеть, он сам сюда явится.

45.
Утро
«…уже уехал? Хотелось бы. Как же душно! Фрэд и Джордж куда–то убежали. Надеюсь, с богомолами покончено. Все–таки здорово вчера поиграли… душно, душно, душно».

46.
Гроза приближалась, и Ремус Люпин отлично чувствовал это. Он был почти уверен, что Фрэд и Джордж не будут обмануты в своих надеждах, – молния непременно попадет в одно из деревьев поблизости. Где–то далеко вспыхивали зарницы.

47.
Душно. Джинни настежь распахнула окно, но это не помогло, как и расстёгнутый ворот платья, закатанные рукава, как и кружение по комнате, которое только вызвало слабую, но отвратительную своей навязчивостью головную боль. Отчаявшись расшевелить свинцовый воздух, Джинни упала на стул возле окна, и стала бездумно смотреть в сад.
Гроза началась в полдень. Всего за несколько минут небо затянули густые, почти черные тучи; внезапно стало темно, словно – минуя половину светлого дня и золотистый летний вечер – наступили поздние сумерки. Воздух стал сырым и свежим, Джинни почувствовала прохладное прикосновение предгрозового ветра.
Она вскочила со стула и высунулась в окно, чтобы ощутить на своих щеках, на руках и шее первые капли дождя – и едва не ослепла от призрачно–белого света разрезавшей небо молнии.
Раскат грома был так силен, что Джинни не сразу расслышала стук в дверь. А когда стук повторился, фыркнула и закричала:
– Можете уходить! Я не боюсь грозы!
– Все–таки позвольте мне войти, мисс Уизли. Я хотел только…
Джинни подошла к двери и резко распахнула ее:
– …попрощаться?! – договорила она за Люпина.
– Не совсем, мисс Уизли. Хотя, возможно, и попрощаться. Вы впустите меня?
– Вы уже почти вошли, – пожала плечами Джинни и посторонилась, пропуская его. – Я буду рада попрощаться с вами.
– Мисс Уизли, – в руках он держал тонкую, довольно потрепанную книжку, – здесь собраны те задачи, которые я давал вам. И другие, разумеется, тоже. В конце есть ответы, но не советую туда заглядывать…
За окном снова громыхнуло.
– Вы издеваетесь что ли, мистер Люпин? – не дожидаясь, пока стихнут раскаты закричала Джинни. – Мне, по–вашему, сколько лет? Пять? Зачем вы принесли эту тупую книжку, зачем вы вообще явились сюда? Мне надоело, что вы следите за мной… сюсюкаете со мной, убирайтесь и прихватите свои задачки! Убирайтесь прямо сейчас!..
Джинни победоносно смотрела на гостя, но тот и не собирался уходить.
– Мисс Уизли, – услышала она весьма холодный ответ, – я намного старше вас, а потому будьте хотя бы немного повежливей. Я рад, что вы не прячетесь больше у себя, что вы чувствуете себя гораздо свободней, но внутренняя свобода не должна переходить в развязность и грубость. И… – он сделал неопределенный жест в сторону девочки, – застегните ворот платья, пожалуйста.
Джинни отступила на шаг, схватилась за слишком глубоко расстёгнутый ворот и так сильно сжала складки платья, что лёгкая ткань треснула под пальцами.
– Мистер Люпин, – я не ваша ученица, чтобы выслушивать от вас наставления…И я, – Джинни, наконец, обратила внимание на жалобный треск у горла и отдёрнула руку, складки расправились, вновь обнажилось горло, впадинка у основания шеи, надорванная ткань теперь просвечивала сильнее, – я не собираюсь застёгивать платье. Не хватало ещё мне от вас нотаций по поводу моего внешнего вида! Я никому не позволю!
Они стояли друг напротив друга в потемневшей комнате, время от времени освещаемой вспышками молний. В сумраке грозы её лимонное (или лунное?) платье, рыжие волосы, белая кожа будто светились, фигура же Ремуса растворялась в темноте, с ней сливалась, темнота смывала границы меж собой и его серой мантией, превращала каштановые волосы в пепельные. Теперь до предела сгущённая тьма, казалось, поглотила всё и вся вокруг Джинни, и человек напротив неё, верно, давно перестал быть человеком…Джинни не отрываясь смотрела в жёлтые глаза Ремуса.
– Вам не страшно, мисс Львёнок? Не страшно, вижу, вы не отводите глаза, – голос темноты был немного насмешлив. – Мы в доме одни. Ваши братья далеко от дома, как и родители. А мне стоит лишь протянуть руку…
Прикосновение – легчайшее и прохладное, схожее с ветром, – к затылку, к виску, щеке и шее.
– Вы не посмеете, – прошептала Джинни, затем, подчиняясь порыву, протянула руку вперёд, во тьму, к тому, тёмному, что стоял перед ней, к тому, кто поймал сейчас протянутую руку и поцеловал пальцы, ладонь, запястье: – Не посмеете, – тихо повторила она.
– Смотри на меня.

48.
– Сегодня? Зачем такая срочность?
– Неотложные вечерние дела, Артур. Вернее, ночные.
– Ах, да, – пробормотал Артур Уизли, почувствовав мгновенную неловкость. – Но ты ж еще вернешься?
– Да, ненадолго – да. Хотя с Джинни уже все в порядке, ненадолго я все–таки вернусь. Попрощайся за меня с Молли, боюсь, у меня уже нет времени ждать ее.

49.
– Джинни, милая, иди ужинать!
Молли вернулась около часа назад, но Джинни до сих пор не видела мать – сначала девочка второпях зашивала ворот на лимонно–желтом домашнем платье, потом рассеянно что–то черкала в дневнике, потом просто лежала на полу, глядя в потолок. К постели подходить она не решалась; казалось, стоит ей только лечь туда, как наваждение вернется. Она больше не чувствовала себя победительницей. Ей было холодно, какая–то странная дрожь била ее – не потому, что холодным был пол, на котором она лежала обнаженная – лимонно–желтое платье, смятое, было выброшено ею в дальний угол комнаты, – не потому, что лето внезапно обернулось осенью и задул холодный ветер… девочке казалось, что совсем недавно рядом с ней, в ней вспыхнул огонь, согревший ей, обещавший еще больше тепла, и нежности, и радости, – огонь, который теперь исчез, угас – и оттого ей было холодно.
– Я иду, – голос Джинни прозвучал очень слабо. Она не хотела идти. Она знала, что Ремуса все равно не будет внизу, что он уже давно – еще до возвращения миссис Уизли – ушел и не вернется ни сегодня, ни завтра…
«Через неделю, он обещал через неделю».

50.
Смотри на меня!…она лежала обнажённая, на полу, лунно–жёлтое платье брошено в дальний угол комнаты, лунное, лунное платье, порванное у горла, там, где начинается грудь, там, где сейчас завитками рассыпались рыжие пряди, она лежит обнажённая, на полу, на спине, она открыта вся, вся распахнута, подобно тому смятому лунному платью в углу, подобно луне, что мучает, мучает, мучает, она раскрыта и замкнута, она закрыта на ключ, она сжимает колени, двенадцатилетней девочки грудь едва намечена, она прерывисто дышит, громко, громче грома, хотя грома нет, как нет молнии, есть только его стон, его вскрик, её дыхание, её платье, лунный луч, вой. Смотри на меня! Он приходит в себя, что ничего не меняет, ничему не служит, просто продолжает превращение, изменение, извращение, самой природы выворачивание наизнанку, самой любви – в страсть, человека – в волка, но не луной, не луной, а лунным платьем, белизной кожи, он наклоняется, вдыхая запах там, во впадинке, у самого затылка лежащей на полу девочки, почти ребёнка, раздетой девочки, её нагота, её сияние, её тяжёлые волосы, бесконечными завитками спускаются они к бёдрам, а там его руки продолжают их ласку, длят поцелуи, заливая алым, алым; алое, горячее, жгучее бежит под пальцами, языком, обжигая. Смотри на меня! Руки дрожат, сколько он не спал? Сколько ещё не будет спать? Сойти с ума – милость… лежит раздетая, на полу, задыхаясь от крика, от боли, от силы, которая просыпается, поднимается в ней, раздирает на части, в бреду он повторяет имя, или не повторяет, может быть, забыл слова, нет слов, у зверя не бывает слов, у твари нет слов, только желание разорвать, насытить, поглотить… она лежит раздетая, на полу, в крови, струйки крови продолжают ласку бесконечных завитков огненных волос, запрокинутый профиль, он целует… в губы… ведьму – волк. Смотри, смотри, смотри на меня!

51.
Вечер
«Уже прошла неделя. Он вот–вот должен вернуться. Я жду. Я хочу увидеть его.
Мама, кажется, встревожена еще больше прежнего».

52.
Ночи полной луны и ставшего за годы привычным безумия, дни, полные бреда и изнеможения, всё того же безумия, будто он и не превращался вовсе в человека, будто солнце устало светить и уступило место полной луне, – весь этот кошмар вымотал Ремуса, выжал все силы, заставил сутки отлёживаться в постели после того, как луна уже пошла на убыль. Но он обещал…ребёнку. А обещания надо выполнять, потому он в срок вернулся в Нору.

53.
– Она уничтожила свой дневник.
– Это добрый знак, не так ли?
– Да, но она по–прежнему замкнута… совсем не такая, какой была в те дни, пока ты гостил здесь.
– Я… – он запнулся, – боюсь, что с моей стороны было неосмотрительно так привязывать ее к себе, но, признаться, я не видел иного способа отвлечь ее от переживаний.
– И что теперь?
– Для того я и вернулся.

54.
– Джинни… – он замолчал, на мгновение прикрыл глаза, избавляясь от наваждения.
– Вы! – она не повернулась, она стояла в своём домашнем лимонно–жёлтом платье у окна, пристально во что–то вглядываясь, солнечные искорки вспыхивали в её повязанных зелёной лентой волосах. – Я думала…мне показалось…нет, только показалось…
– Что я не приеду, – мягко продолжил он, закрывая за собой дверь её залитой светом комнаты. – Джинни, я не мог не приехать, я обещал.
Она медленно повернулась и тихо вздохнула: что может за неделю так изменить человека?
– Вы что, были в Трансильвании на каникулах? То есть, вы и так–то выглядите не фонтан, но…ой…
– Мисс Уизли, – Ремус изо всех сил сдерживал смех, – прошу вас впредь не грубить своему учителю.
– Кому–у? – изумлённо протянула Джинни.
– Вы не ослышались, мисс. Я буду преподавать в Хогвартсе. Так что мы очень скоро встретимся там. А теперь позволите ли пригласить вас на прогулку? Полагаю, вы весь день проторчали, простите, простояли у окна.

55.
«Дорогая Гермиона!
У меня для тебя целый ворох новостей!
Во-первых, я познакомилась с одним странным типом. Он, кажется, давний знакомый родителей. Выглядит он так, словно за ним поохотились вампиры и, по-моему, немного не в себе. Он засыпал меня умопомрачительно глупыми задачками про флоббер-червей, а под конец спятил настолько, что стал утверждать, что будет в этом году преподавать в Хогвартсе.
Во-вторых, – ты просто не поверишь! – я еду в Египет! Оказывается, каждый год «Пророк» проводит конкурс на самую смешную историю про магглов, а приз – по галеону с каждого проданного номера с конкурсными историями. Сама понимаешь, какая это куча денег! И папа отправил туда рассказ о том, что с ним недавно приключилось… ты, наверное, видела в «Пророке»? И выиграл! И, представляешь, рассказал нам обо всем только сегодня. Ну, мама поворчала, но выигрыш ее смягчил. Потом мама с папой стали размышлять, что делать со всеми этими деньгами, и решили съездить к Биллу в Египет!
В-третьих… я очень скучаю по тебе и Гарри, особенно по Гарри. Может, после того, как он спас мне жизнь, он будет чаще замечать меня, а?
Я совсем не думаю о Томе и обо всем, что произошло. Я уже несколько раз обыгрывала Фрэда и Джорджа в квиддич. И лето проходит просто прекрасно.
До встречи!
Джинни Уизли
P.S. Вот задача из коллекции мистера Немного-Не-В-Себе. Тебе, наверное, будет любопытно ее решить.
««Лоло успевает связать 5 шарфов за то время, пока Мими вяжет 2. Зузу успевает связать 4 шарфа за то время, пока Лоло вяжет 3. Пять шарфов Зузу весят столько же, сколько один шарф Лоло. Пять шарфов Мими весят столько же, сколько 3 шарфа Зузу. Один шарф Мими греет так же, как 4 шарфа Зузу, а один шарф Лоло — как 3 шарфа Мими. Какая из трех вязальщиц лучше, если быстроту вязки, легкость шарфа и его способность сохранять тепло оценивать одинаково?»
Правда, эти вязальщицы немного похожи на мою маму?
Д.У.»